гардению, погладил свою бороду, испачкав черным пальцы, и взял слово.
— Дорогое вы наше Превосходительство, — обратился он к Солалю с лукавым и понимающим видом, — есть ли у вас вакантная должность начальника отдела для способного человека?
— По сути дела, — сказал Солаль, — вы были бы самым толковым руководителем, который когда-либо у меня работал.
— Дело сделано, Ваше Превосходительство! — прервал его Проглот, вставая. — Я согласен! Договор на уровне волеизъявления заключен, вступает в силу безупречный и двусторонний контракт, хотя и заключенный на словах. Спасибо от всей души! Вы добровольно высказали Ваш высочайший указ, и теперь я рассчитываю на Ваше честное слово и лояльность! До скорого, Ваше любезнейшее Превосходительство, — сказал он, направляясь к двери, — и будьте уверены, что я оправдаю оказанное мне высокое доверие!
— Куда идешь ты, несчастный? — вскричал Салтиель, преградив ему дорогу.
— Сделать заявление прессе о моем назначении, — ответил Проглот, — познакомиться с подчиненными, обойти замок, обменяться мнениями, раздать приказания и рекомендации, подсобрать налоги.
— Я запрещаю тебе выходить отсюда! Соль, не позволяй этому человеку чернить твое имя! Объясни ему, что он никуда не назначен! Начальник отдела, вот уж впрямь! Ты что, не знаешь, что он здесь все развалит? А ты сядь, дитя Сатаны! Соль, везде, где ни пройдет этот человек, воцаряется мерзость запустения! Обещай, что ты его не назначишь!
— Я не могу обещать, поскольку я его уже назначил, — сказал Солаль, чтобы как-то утешить Проглота. — Но в соответствии с вашим желанием я его увольняю.
Проглот вполголоса пожелал Салтиелю, чтобы его приподняло да шлепнуло, но потом утешился мыслью о визитных карточках, которые он закажет незамедлительно, и в них будет значиться, что он — бывший начальник отдела в Лиге Наций! Он сложил руки и в свою очередь смерил взглядом Салтиеля, пока Солаль, улыбаясь, что-то писал, — ему пришел в голову способ скрасить последние годы Салтиеля.
— Дядюшка, могу ли я попросить вас выполнить некую официальную миссию для Лиги Наций?
Салтиель побледнел. Но он сумел повести себя достойно и сдержанно и ответил, что весь целиком в распоряжении организации, которую давно ценит и уважает, и если его слабые познания могут быть полезны, и тэдэ. Короче, он остался очень доволен своим ответом. Бросив индифферентный взгляд в сторону Проглота, мирный взгляд сильного человека, издавна привыкшего к успеху, которого ничем не удивишь, он с бьющимся сердцем спросил, в чем же заключается эта миссия. Ему тогда объяснили, что раввин Лозанны недавно информировал Секретариат, что он организует серию конференций о Лиге Наций. Первая состоится как раз сегодня в четыре тридцать. Будет весьма уместно и вежливо послать туда представителя Лиги Наций, облеченного полномочиями и аккредитованного официальным письмом, который почтит своим присутствием эту конференцию и передаст пожелания Генерального секретаря. Согласится ли дядюшка отправиться в Лозанну?
— Незамедлительно, сын мой, — сказал Салтиель, вставая. — Лозанна совсем близко от Женевы.
— Погодите, — сказал Солаль, отдал по телефону какие-то распоряжения по-английски, положил трубку и улыбнулся маленькому старичку. — Дядюшка, вас отвезут в Лозанну на официальной машине, которая потом привезет вас обратно в Женеву, как только ваша миссия будет считаться выполненной. Машина ждет вас. Швейцар проводит вас до нее.
Еще раз Салтиель метнул в Проглота спокойный взгляд триумфатора. Держа в руке рекомендательное письмо, он предложил кузенам сопровождать его в качестве советников, если, конечно, все согласны, что лишь он имеет право, как облеченное полномочиями лицо, говорить с раввином. Все Доблестные приняли его предложение, кроме Проглота, который, в очередной раз скрестив руки, заявил, что он не привык быть на вторых ролях, и к тому же миссия, обращенная к простому раввину, скорей всего невежде, ему кажется вовсе лишенной интереса.
Высунувшись в окно, Солаль следил за отъездом дядюшки, которому шофер в ливрее, сняв кепку, открывал дверцу «роллс-ройса». Носитель миссии проворно взобрался в машину, потупив голову на манер чрезвычайно занятых политических деятелей и министров, рядом с ним сели Маттатиас и Михаэль, а Соломон сел рядом с шофером. Машина тронулась, Солаль улыбнулся, он радовался, что удалось сделать доброе дело. Миссия была абсолютно безопасна, если дядюшка даже что-то перепутает, раввин будет к нему снисходительным. Евреи всегда разберутся между собой.
— Ваша светлость, — сказал Проглот, указывая на кожаное канапе, — присядем на этот диван нашей интимной дружбы и побеседуем теперь, когда мы одни, как светский человек со светским человеком. Ваша светлость, я хочу со всей откровенностью задать вам один вопрос. Не могли бы вы наделить меня каким- нибудь самым маленьким дворянским титулом, чтобы я занял соответствующее моим заслугам положение в обществе? Например, используя вашу должность заместителя начальника земного шара, не могли бы вы сделать из меня юридического лорда, с париком, который кладет на голову преступника черный мешок, когда приговаривает его к смерти. Нет? Ну и ладно, Ваша светлость. А сколько у Генерального секретаря заместителей?
— Три.
— А не могли бы вы шепнуть на ушко вашему английскому начальнику, чтобы он увеличил их число до четырех, ведь это число приносит счастье, и одновременно ловко внушить ему, что я предполагаю поделиться с ним жалованьем, если он человек понимающий. В этом случае шепните ему на ушко на его языке «фифти-фифти», чтобы ему было понятней. Нет? Ну и ладно, Ваша светлость. Неприятности не могут меня сломить. А тогда нельзя ли хотя бы выписать мне в качестве бывшего начальника отдела небольшую пенсию, которой я мог бы спокойно распоряжаться и чтоб она еще и осталась в случае моей смерти для поддержания троих бедных моих сироток? Нет? Жаль, жаль. А вот есть еще одна небольшая комбинация. Ведь сотрудники Лиги Наций обладают дипломатическим иммунитетом, и их минуют всяческие таможенные придирки, так что я мог бы организовать скромную и невинную контрабандную аферу, пересекая границу в качестве дипкурьера. Что на это скажете, Ваша светлость? — спросил он, приложив палец к носу. — Нет? Я понимаю вашу щепетильность, она делает вам честь. Не будем больше об этом, считайте, что я ничего не говорил. («Какой все же упрямец этот Салтиелев племянник!» — подумал он.)
Солаль вновь позвонил, поскольку ему хотелось помучить мисс Уилсон видом своего несуразного родственника. Когда она предстала перед ним, он отдал ей распоряжение. Пока он просил прислать к нему стенографистку, Проглот, упершись взглядом в потолок, обдумывал новую комбинацию. Вскоре вошла русская княгиня, роковая женщина, вся такая воздушная, к поцелуям зовущая, вооруженная внушительным задом и маленькой стенографической пишущей машинкой. Она уселась в ожидании, хлопая глазами, поднимая ветер длинющими ресницами и воинственно навострив груди.
— Вы готовы?
— Я всегда готова, — улыбнулась она.
— Письмо адресовано в Колоньи мадам Адриан Дэм.
Пока он диктовал письмо, княгиня, порхая пальцами по клавишам, не сводила с него глаз и непрерывно улыбалась. Этим она пыталась убить двух зайцев — продемонстрировать свое стенографическое мастерство и, надеясь на грядущее продвижение по службе, дать ему понять, что целиком в его распоряжении для всех видов работ не только стенографического характера. Все то время Проглот пребывал в позе человека чести, который не желает подслушивать. Для этого он встал, подняв глаза к потолку и держа в руке серый цилиндр, и замер с достойным, понимающим, торжественным и скромным видом. Но конечно же он не упустил ни одного произнесенного слова.
Когда она закончила, Солаль попросил княгиню передать ему письмо с Солнье. Она пришла в ярость, что не ей придется передавать письмо и, соответственно, не удастся покрасоваться перед начальником, покачивая бедрами, но все равно, мило улыбнувшись, поплыла к выходу, лихорадочно обдумывая по дороге, что, во-первых, надо пригласить на следующий коктейль этих Дэмов, с которыми зам генсека в таких приятельских отношениях, и, во-вторых, быть отныне очень любезной с малюткой Дэмом, если придется для него что-нибудь стенографировать.
— Ваша светлость, — продолжил Проглот, обмахиваясь своим шапокляком, — могу ли я, который
