Тетя Шарлотта вздохнула.
— Драммонд обязан жениться на княгине Наташе, — с трудом выталкивала из себя слова Поппи. — А по уставу Клуба Старых Дев я не могу выйти замуж, потому что у меня нет любимого человека. Но все эти правила основаны на той идее, будто истинная любовь — единственная причина для замужества. Вы же сказали мне, что надо быть открытой для возможностей.
И то же самое говорил Николас, с горечью припомнила Поппи.
— Я так тебе сказала, да? — спросила тетя Шарлотта, и в ее светло-голубых глазах обозначилась тревога.
Поппи помедлила с ответом.
— Слово в слово, — сказала она. — Я не знаю, смогу ли провести остаток жизни, думая о Драммонде. Я бы предпочла найти себе иное занятие — обзавестись хорошим мужем, детьми, словом, зажить по- новому. Кто может утверждать, что я не в состоянии полюбить лорда Эверсли? А если и не полюблю, мы станем добрыми друзьями.
— Ты становишься очень практичной, — заговорила тетя Шарлотта. — И я должна признать, что также искала бы утешения в других вещах. — Она взяла Поппи за руку. — Но ты неверно истолковала мои суждения, дорогая, в том смысле, что надо быть открытой романтическим возможностям. Ты должна поверить в то, что с лордом Эверсли обретешь настоящее счастье. Ты не можешь выйти за него замуж ради того, чтобы спастись бегством. Или для того, чтобы спрятать от людей свою боль.
— Я пока не уверена в том, как я поступлю. — Поппи высвободила свою руку. — Так что прошу вас быть со мной терпеливой, пока я придумаю решение за эту неделю.
— Само собой. Мы проведем несколько мирных и безмятежных дней.
Глава 41
Николас был несчастен. Каждую ночь его мучили сны, напоминающие о дикой сцене в доме лорда Дерби, когда Поппи сказала ему, что больше не желает видеть его никогда.
Однажды Николас случайно взглянул на небольшую картину маслом, которая висела на стене над его письменным столом. На ней были изображены он сам и его брат Фрэнк в малой гостиной их родного дома. Взглянул — и принял решение.
Ему нечего терять.
Его собственность и титул находятся на стадии упадка, его брат расточитель, и Поппи справедливо презирает его. Все еще ощутимая боль от ее хлесткой пощечины принесла ему осознание того, что все хорошее в его жизни миновало.
Думая о полном презрения взгляде Поппи в тот вечер, когда они покончили со своей помолвкой, Николас понял, что за все доброе надо платить особую цену.
Он не мог исправить и уладить все, однако кое-чем следовало заняться.
Он намеревался поработать над своими отношениями с Фрэнком. Все эти годы он держал брата, можно сказать, на расстоянии вытянутой руки от себя, главным образом потому, что Фрэнк не хотел терпеть бремя власти старшего брата. Однако само собой разумеется, что не Фрэнк виновен в пренебрежении Николаса к семейному долгу, который обязывал старшего помочь младшему стать настоящим мужчиной, заменить ему умерших родителей.
Николас принял на себя ответственность за брата без особого желания. Держался не слишком приветливо, бывал резким в разговорах с Фрэнком, внутренне оправдывая себя тем, что брат отталкивает его от себя скверными манерами и грубостью.
В действительности это было не так, и Николас решил исправить положение немедленно.
Он нашел Фрэнка все в том же дешевом отеле. Номер у него был крохотный и полутемный, у стены выстроились в ряд маленькие пустые бочоночки из-под пива. Их было куда больше, чем во время предыдущей встречи братьев.
Он толкнул Фрэнка в плечо, тот сразу пробудился и обругал брата, вперив в него затуманенный взгляд.
— Уж не ты ли один выпил все это? — спросил Николас, указывая на бочонки.
— Это не твое дело, гад! Убирайся отсюда!
Пиджак у Фрэнка был весь в пятнах, а пахло от него так, словно он переночевал в конюшне.
Николас рывком поднял его на ноги.
— Пошли отсюда! Нам надо поговорить!
Фрэнк, само собой, чертыхался, но уже через несколько минут Николас сумел вывести его на улицу.
— Давай пройдемся, — сказал он. — Купим чего-нибудь поесть. И выпить. Только не бренди.
Фрэнк снова обругал его, но тем не менее заковылял рядом с братом.
Николас покосился на него.
— Я был плохим братом, — сказал он. — И теперь пришел попросить у тебя прощения.
Фрэнк остановился как вкопанный.
— Чего?!
— Я пренебрегал тобой. И сожалею об этом.
Фрэнк часто заморгал и огляделся по сторонам.
— Я сплю?
— Эй, Фрэнки! — донесся до них грубый окрик с противоположной стороны улицы. — Вот еще одна!
Николас повернул голову и увидел какого-то дочерна загорелого типа, видимо, хозяина небольшой лавчонки, который, стоя на пороге своего заведения, с широкой ухмылкой смотрел на них, держа в поднятой повыше руке маленький бочоночек. За спиной торговца весело горел яркий огонь.
— Она просто красотка, ага?
Фрэнк так и просиял:
— Это уж точно! И сколько за нее?
Торговец расхохотался.
— Немного больше шиллингов, чем у тебя в кармане, парень! Разживись денежками у своего богатого брата.
Николас искоса глянул на торговца, потом перевел взгляд на Фрэнка. Что такого особенного в этом бочонке? От чего его братец пришел в такой восторг?
И почему хочет заполучить маленькую бочечку и считает ее красоткой?
— Я что-то не пойму, в чем тут дело, — сказал он Фрэнку.
Теперь, когда он задумался над этим, ему вдруг припомнилось, что от бочонков в номере у Фрэнка не пахло алкоголем.
Фрэнк скорчил препротивную рожу.
— Это не твое дело.
Николас схватил его за руку.
— Выслушай меня, брат! Я вовсе не хочу обидеть тебя. Я просто хочу тебя понять.
— Так я тебе и поверил…
Николас в душе помолил Бога послать ему побольше терпения.
— Ты мне вот что скажи… ты эти бочонки хранишь у себя в номере по особой причине? С определенной целью?
Фрэнк опустил голову и закусил нижнюю губу.
— Они мне нравятся, вот и все, — пробормотал он, пряча глаза.
— Итак, тебе просто нравятся бочонки, — произнес Николас утвердительным тоном.
Фрэнк нахмурился, сдвинув брови, но кивнул. Один раз. Быстрым движением.
