мог править, но не управлять. Но поскольку Сталин ни с какой стороны не был схож с английским королем, такое положение вещей долго продолжаться не могло. Причём наиболее логичным вариантом стало бы избрание Сталина Председателем Президиума Верховного Совета СССР с последующей окончательной сдачей «оперативных» прерогатив преемникам.
26 января 1953 года Бюро Президиума ЦК КПСС собралось на своё седьмое по общему счету заседание. На втором заседании, 10 ноября 1952 года, было решено проводить заседания Бюро еженедельно по понедельникам, но строго этого графика не придерживались, бывали разрывы в две недели, и вот в конце января подошел черёд седьмого.
Если 9 января Сталина в зале не было, то теперь был в наличии «полный комплект»: все члены Бюро Президиума ЦК во главе со Сталиным, весь секретариат ЦК и председатель КПК Шкирятов.
Главным, что произошло между двумя соседними заседаниями – 9 января и 26 января 1953 года, – было, безусловно, обнародование «дела врачей». Такой, например, историк-«демократ», как Г. Костырченко, утверждает, что все иностранные дипломаты назвали «дело врачей» «сумасшедшей историей», однако сам же сообщает, что посланник Израиля в Москве Ш. Эльяшив грустно заявил: «Вся миссия очень опечалена… В случае войны (вот как! –
И – ни слова о сумасшествии в Кремле!
Известный же московский театральный администратор Нежный уверял всех, что «этим» воспользуются различные «погромщики», стоящие «у тех или иных рулей», и «поведут корабль к гибели…» Вряд ли Нежный имел в виду весь государственный «корабль».
Второй секретарь посольства Великобритании утверждал, что сообщение о врачах – продолжение линии антисемитизма, начатой на процессе Сланского. И вот тут он был не совсем не прав, если уточнить – линии не «антисемитизма», а антисионизма и противодействия англосаксонскому империализму.
В конце 1952 года в Чехословакии действительно проходил процесс по делу бывшего Генерального секретаря ЦК Компартии Чехословакии Рудольфа Сланского. Он открылся 20 ноября 1952 года, и среди четырнадцати обвиняемых, бывших высокопоставленных чехословацких деятелей, одиннадцать были – как это было сказано в сообщении о начале процесса – «лицами еврейского происхождения». Причём на этом процессе прозвучали и такие слова:
«Всех этих предателей роднит друг с другом буржуазно-еврейское прошлое. Даже вступив в Чехословацкую коммунистическую партию и заняв высокие посты в её руководстве, они всегда оставались буржуазными националистами, … контактировали с сионистскими организациями и представителями израильского правительства, являющимися на деле агентами американского империализма…»
Процесс Сланского широко освещался в «Правде» – под его материалы отводились целые полосы, и длился он до начала декабря 1952 года. Одиннадцати из четырнадцати обвиняемым, включая Сланского, был вынесен смертный приговор, приведённый 3 декабря в исполнение.
В приговоре отмечалось, что Сланский «предпринимал активные шаги к сокращению жизни президента республики Клемента Готвальда», подобрав «для этого лечащих врачей из врачебной среды, с тёмным прошлым, установив с ними тесную связь и рассчитывая использовать их в своих вражеских планах».
Готвальд, выступая после процесса на общегосударственной конференции, заявил:
«В ходе следствия и во время процесса антигосударственного заговорщицкого центра был вскрыт новый канал, по которому предательство и шпионаж проникают в Коммунистическую партию. Это – сионизм».
Что ж, это было правдой. Послевоенная ситуация в мире складывалась всё более не в пользу США и Золотой Элиты, и надо было максимально ослаблять только формирующийся лагерь социализма, и прежде всего – Советский Союз. Делать это надо было быстро и тотально. А объективно и в СССР, и в европейских странах народной демократии наиболее простым, дальновидным и надёжным для США вариантом подрывных действий был вариант «пятой колонны» на базе прежде всего еврейских националистических кругов. Хотя, естественно, не только еврейских…
Сталин понимал, что контрмеры могут быть эффективными лишь в том случае, если они окажутся тоже быстрыми и масштабными. Кроме того, необходимы были серьёзные перемены вообще во всём государственном управлении – не столько в его структуре, сколько в части кадров.
Показательный пример: 14 мая 1951 года на дипломатическом приёме вдрызг пьяный генеральный консул СССР в Братиславе П.П. Разыграев, перемежая речь нецензурщиной, заявил министру иностранных дел Чехословакии Широкому: «Вилем, какой ты министр, ты доверенный Сталина…» Разыграева тут же отозвали в Москву, но подобных «кадров» в стране хватало, и разыгрывать «карты» таких разыграевых мог кто угодно. Соответственно, требовались серьёзные кадровые чистки – на этот раз без массовых арестов и приговоров, а просто путём снятия с должностей, понижения в должности и т. д.
Между прочим, в этом был глубокий внутренний смысл. В первые годы строительства социализма враждебные слои были ещё достаточно многочисленны в «верхах» и ещё имели весьма массовую опору в «низах». И тогда чистки имели вынужденно массовый характер. Это была драма с элементами трагедии, усугубленой провокациями троцкистов и антисоветчиков. При этом Советской власти часто приходилось иметь дело с идейными врагами, обладающими пусть и чуждыми, но – убеждениями.
Теперь же Советской власти чаще всего приходилось иметь дело с безыдейными шкурниками- перерожденцами, с карьеристами или распустившимися разгильдяями типа подгулявшего экс-консула Разыграева. Причём массовой опоры в деятельной части народа они не имели. Поэтому чистки при любом уровне их «массовости» и по масштабам, и по мере наказания имели бы ограниченный характер, коснувшись лишь тех руководителей и их «референтов», которые оторвались от народа. Именно оторвались, потому что к началу 50-х годов основные слои руководителей в СССР почти поголовно состояли из выходцев из народа. И в большинстве случаев было достаточно просто «вернуть их в первобытное состояние» – полностью или частично. Если уж продолжать драматургические аналогии, то на ум приходит скорее сатирическая комедия. Например – «Баня» Маяковского.
«Дело врачей» – даром что оно-то уж от комедии было очень далеко – оказывалось здесь и впрямь «знаковым», хотя и не в том смысле, в каком его трактуют «демократы». Оно не было сфальсифицировано МГБ, а стало результатом вполне реальных гнойниковых процессов в советском обществе – в целом тогда вполне здоровом. До какого-то момента скрытое от глаз общественности, но не скрытое, заметим, от высшего партийно-государственного руководства, это «дело» на общественную ситуацию не влияло. Теперь, после своего обнародования, оно не могло не стать исходным пунктом для важнейших перемен.
Но кто персонально, кроме, естественно, Сталина, должен был возглавить эту новую обширную чистку кадров, в которой снижение статуса многих советских евреев оказалось бы лишь одной из сторон процесса, причём количественно, пожалуй, не самой масштабной?
Для широких масс этот вопрос не стоял – они о весьма скорых и весьма благотворных для положения масс переменах просто не знали.
Для служилых «номенклатурных» «масс» кое-что было ясно. И те из её представителей, которые за неполный десяток послевоенных лет, что называется,
Но какого же тогда накала должна была достигать к концу января 1953 года тревога тех столичных кругов, которые не просто заелись, а так или иначе злоумышляли – против Советской власти, против Сталина, в видах будущей благодарности от Запада ли, от преемников ли Сталина? Я имею в виду, конечно, не только еврейских националистов и не только националистов, но и вообще всех разноплемённых представителей советской «партоплазмы». Их тревога лишь усиливалась от того, что проявлялась тайно.
Тревога же и нервозность внешних «вдохновителей» – как их назвал Сталин – после 13 января 1953 года прорвалась на удивление открыто. Так, в Нью-Йорке прошли массовые демонстрации протеста евреев, а Альберт Эйнштейн направил нашему министру иностранных дел Вышинскому возмущённую телеграмму.
В Израиле министр иностранных дел М. Шарет заявил в кнессете, что правительство Бен-Гуриона «с глубоким сожалением и беспокойством наблюдает за официально развернутой в Советском Союзе антисемитской клеветнической кампанией». Заметим: здесь сразу отвергалась принципиальная
