Вот почему Вознесенскому пришлось отправиться в «отпуск». А 13 августа 1950 года в кабинете Маленкова были арестованы Кузнецов, Попков, Родионов, председатель Ленинградского горисполкома П.Г. Лазутин, первый секретарь Крымского обкома ВКП(б) Н.В. Соловьев, ранее работавший в Ленинграде.
Руденко в мае 1954 года представлял все это как интригу Абакумова, но вот что показывал 24 апреля 1952 года 34-летний Евгений Питовранов, бывший при министре Абакумове замминистра и вместе с Абакумовым арестованный. Стенограмму его допроса новый министр Игнатьев 26 апреля 1952 года направил Сталину, и в ней было, в частности, вот что:
«…Стремясь создать показной авторитет, АБАКУМОВ, используя наше подхалимство, без зазрения совести рекламировал себя как человека, близкого к ЦК ВКП(б) и что он-де имеет большой вес в государстве. В этом, кстати, он пользовался твердой поддержкой вне Министерства.
АБАКУМОВ при помощи КУЗНЕЦОВА фактически прибрал к своим рукам бывшего заведующего административным отделом ЦК ВКП(б) БАКАКИНА, который безропотно продвигал все предложения АБАКУМОВА по кадрам МГБ…», и т. д.
Тут надо заметить, что тесные контакты 38-летнего (в 1946 году, когда он стал министром) Абакумова и 41-летнего (тогда же) Кузнецова сами по себе «преступными» быть не могли. Они были вполне естественными уже потому, что Кузнецов (а не Берия, к слову) тогда курировал спецслужбы по линии ЦК. Но Питовранов, конечно, не лгал – Абакумов поддержкой Кузнецова явно пользовался, хотя позднее, арестованный, он активно отрицал это на допросах. Например, на допросе 4 ноября 1952 года Абакумов, напротив, утверждал, что Кузнецов относился к нему отрицательно. Но очень уж конкретен был (прошу читателя поверить мне здесь на слово) допрашиваемый Питовранов в тех деталях, которыми он доказывал близость Кузнецова и Абакумова.
Но коль так, то вряд ли Абакумов просто для того, чтобы создать себе дутую славу «разоблачителя заговора», стал бы предпринимать что-либо против Капустина, близкого к Кузнецову.
Абакумов прекрасно понимал, что это может ударить по Кузнецову, и так проштрафившемуся. А возьмутся за Кузнецова, смотришь, доберутся и до фактов его благоволения к Абакумову. Выгодно ли это было Абакумову?
Да и зачем было ему форсировать свою карьеру – она у него и так была блестящей, и Сталин к нему относился хорошо. Но в МГБ о Капустине имелась объективно подозрительная информация о его контактах в Англии во время длительной командировки туда в 1935–1936 годах. Надо учесть и то, что 14 мая 1949 года за шпионскую деятельность в пользу Англии был осуждён 50-летний бывший министр морского флота СССР А.А. Афанасьев. «Дуэт» Хрущёва и Руденко в мае 1954 года в Ленинграде и Афанасьева записал в безвинные жертвы провокации Берии, даром что Берия тогда к «органам» отношения не имел, однако Афанасьев действительно был связан с английской разведкой. Плавал в тридцатых годах капитаном дальнего плавания, запутался, а потом – как он сам писал в покаянном заявлении Сталину – «не нашёл в себе мужества открыть Советскому правительству правду и продолжал работать на англичан».
К слову, после того как Афанасьев попросил Сталина позволить ему «загладить свои преступления честным и упорным трудом», Абакумов и его заместитель Круглов считали возможным использовать Афанасьева в должности заместителя начальника строительства № 503 МВД СССР, строившего морской порт в районе Игарки. То есть, далеко не для всех осуждённых высокого ранга приговор в 20 лет лагерей реально означал бушлат заключенного. Нередко всё ограничивалось тем, что их из кабинетов с видом на Москву-реку перемещали в кабинеты с видом на Енисей.
Имея какие-то сведения о Капустине, Абакумов не мог их Сталину не доложить. С одной стороны, Капустин был достаточно крупной фигурой. С другой стороны, атмосфера вокруг Ленинграда тогда уже была такова, что, не обрати Абакумов внимание Сталина на Капустина, это могло быть расценено как солидарность МГБ с Кузнецовым.
У Сталина же, весьма вероятно, могла быть и дополнительная информация о Капустине, почему он и санкционировал его арест.
А уж Капустин с перепугу стал рассказывать о прегрешениях Кузнецова и прочих. Не исключено, впрочем, что Сталин санкционировал арест Капустина по «внутренним» причинам, лишь прикрывая их причинами «внешними». И сразу дал указание Абакумову «помотать» Капустина насчёт настроений Кузнецова и Попкова. Основания, по крайней мере интуитивные, у Сталина для этого, увы, были.
Агентом английской разведки Капустин всё же не был. А вот в кузнецовско-попковско-родионовские шашни замешан, надо полагать, был. Вот и повинился – с чего всё и началось.
Во всяком случае, я «капустинское» начало «ленинградского дела» представляю себе примерно так, как описал выше. И оно для меня тем более реально – как реальным оно было и для Сталина и других старых членов Политбюро, – что Сталин не мог не помнить давней истории с Сергеем Сырцовым, а я эту историю знаю потому, что имею в своём распоряжении трёхтомное издание (тираж 1000 экз.) «Стенограмм заседаний Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б) за 1923–1938 годы».
Страницы 119–192 (с приложениями – до страницы 357) тома 3-го этого издания посвящены как раз разбору дела Сырцова. Родившись в 1893 году, он в 1913 году вступил в партию большевиков, с ноября 1917 года был председателем Донецкого ревкома, с 1924 года редактировал журнал «Коммунистическая революция», в 1926–1929 годах был секретарем Сибирского крайкома, а в 1929 году стал председателем Совнаркома РСФСР и кандидатом в члены Политбюро.
А 4 ноября 1930 года Политбюро и ЦКК в бурном и долгом заседании рассматривало вопрос «О фракционной деятельности т.т. Сырцова, Ломинадзе и др.».
Сырцов вёл себя то нагловато, то юлил, но вспомнил я о нём в связи с «ленинградским делом» потому, что в одном месте (см. стр. 128 указ. соч.) Сырцов говорил следующее:
«Я знаю, что некоторые товарищи мою нервозность и мои известные настроения в отношении ЦК пытались объяснить тем, что я недоволен ущемлением Совнаркома РСФСР, систематическим суживанием функций Совнаркома РСФСР и пр. Я не думаю, чтобы те товарищи, которые наблюдали меня в работе, считали, что я являюсь таким большим приверженцем и поклонником российской государственности. Меня это дело мало волновало. Я не раз говорил: создайте ясность, какой линии держаться – на полную ликвидацию РСФСР, на суживание её размеров, на суживание функций. Так что элементов великодержавности вы не найдете. Я думаю, наоборот, целый ряд товарищей считали, что у меня нет вкуса, чтобы защищать РСФСР по-настоящему. Не упуская целый ряд деловых соображений, меня ни в коей мере не соблазняли ни отдельная столица для РСФСР или то, чтобы идти на какие-нибудь партийные РСФСРовские органы».
Ворошилов тогда, к слову, откликнулся так: «Это не уклон. Столицу РСФСРовскую иметь неплохо, я за столицу…» И никто Ворошилова ни тогда, ни позднее во фракционеры не зачислял.
Сырцов же и примыкающая к нему группировка имели планы широкие и далеко идущие. Не все к моменту заседания Политбюро 4 ноября было известно. Но Орджоникидзе, бывший тогда по совместительству и председателем ЦКК, бил в самую точку, когда говорил:
«Сырцова мы знаем как бывшего троцкиста, знаем его по Сибири, как проповедника и сторонника знаменитого бухаринского лозунга «обогащайтесь»… <…> Точно так обстоит дело у Ломинадзе и Шацкина. Всем известно, что они патентованные путаники. <…> Удивительный они народ. Если всё идет без заминок, без затруднений, они готовы кричать «ура». А если чуть заминка – они в панику: кризис, крах, катастрофа. Немедленно менять руководство. Негоже нынешнее Политбюро, давай
