обнаружив меня в кроватке, испугается и начнет громко звать по имени. Ничего не получилось: в поле было холодно и страшно, поэтому я тихонько вернулась домой и шмыгнула в свою комнату. — Лейси посмотрела на Эми, которая не сводила с нее глаз, и заставила себя улыбнуться. — До сегодняшнего дня я никому об этом не рассказывала, никому на свете. Ты первая об этом слышишь. Ну, как тебе мой секретик?
Девочка буквально сверлила монахиню взглядом.
— Ты… Ты вернулась домой?
— Угу, — кивнула Лейси. — Злость куда-то исчезла, и утром ночные приключения казались страшным сном. Я даже сомневалась, что впрямь убегала в поле. Зато сейчас, много лет спустя, не сомневаюсь: убегала, действительно убегала! — Монахиня ободряюще похлопала Эми по руке. — Теперь твоя очередь. Какой секрет расскажешь?
Девочка потупилась и ничего не ответила.
— Любой, можно даже маленький.
— Мама за мной не вернется, — проговорила Эми.
Ничего не добились и прибывшие на вызов полицейские. Старшая из них, плотная белая женщина с по-мальчишески короткой стрижкой, беседовала на кухне с Эми, а ее коллега, симпатичный афроамериканец с правильными чертами лица и гладкой кожей, расспрашивал Лейси о беглянке-матери. «Она нервничала? Находилась в состоянии алкогольного или наркотического опьянения? Во что была одета? На какой машине приехала?» Вопросы сыпались как из рога изобилия, но Лейси чувствовала: полицейский задает их лишь потому, что этого требует протокол, а в возвращение матери Эми не верит. Ответы Лейси он записал в блокнот и чересчур поспешно спрятал его в карман. На кухне полыхнула вспышка: сотрудница полиции сделала фотографию Эми.
— Вы сами позвоните в Отдел по защите прав детей или этим заняться нам? — спросил полицейский у Лейси. — Понимаете, в сложившейся ситуации разумнее всего подождать. Сию секунду определять девочку в приют бессмысленно, тем более что завтра — выходной. Пусть лучше побудет в монастыре, если, конечно, вы не возражаете. Мать мы объявим в розыск, посмотрим, что получится, а девочку пробьем по базе данных о пропавших детях. Не исключено, что мать вернется сюда — в этом случае девочку ей не отдавайте и свяжитесь с нами.
Едва перевалило за полдень, а в час должны были вернуться сестры, которые по четвергам и пятницам до обеда работали в местном благотворительном фонде — раскладывали по полкам товар, раздавали бедным семьям консервы, пакеты с крупой, соус для спагетти и упаковки подгузников. Лейси всю неделю мучилась насморком — три года прошло, а она так и не привыкла к сырым мемфисским зимам! — поэтому сестра Арнетт велела остаться в монастыре: к чему усугублять простуду? Очень в духе сестры Арнетт, хотя с утра Лейси никакого насморка не чувствовала.
Монахиня взглянула на полицейского, и в следующую секунду решение было уже принято.
— Да, конечно, так и сделаю!
Вероятно, из-за скоропалительности решения Лейси не сказала вернувшимся сестрам, откуда в действительности взялась девочка. «Это Эми, — представила она, когда сестры снимали в фойе шарфы и пальто, — дочь моей подруги, которой пришлось срочно уехать к заболевшей родственнице. На субботу- воскресенье Эми останется с нами». «Сказка» сочинилась на диву легко, Лейси сама удивилась: ни привычки, ни практики не было, а слова собрались в гладкие фразы и без малейших усилий скользнули с губ. Монахиня с тревогой взглянула на Эми: не выдаст ли ненароком, но в глазах девочки читалось понимание. Малышка умела хранить секреты!
— Сестра, — с типично старушечьим неодобрением начала сестра Арнетт, — хорошо, что вы помогаете девочке и ее матери, однако верно и то, что следовало заранее попросить у меня разрешения.
— Извините! — пролепетала Лейси. — Произошел несчастный случай… Девочку заберут уже в понедельник.
Сестра Арнетт недоверчиво посмотрела сперва на Лейси, потом на прижавшуюся к ее юбке Эми и принялась снимать перчатки, высвобождая один палец за другим. В тесном фойе до сих пор было по- уличному холодно.
— Это монастырь, а не приют, — напомнила сестра Арнетт. — Детям здесь не место.
— Понимаю, сестра, и еще раз прошу прощения. Я просто не смогла придумать ничего другого.
Возникла пауза, показавшаяся Лейси бесконечно долгой. «Милый Господи, — молилась она про себя, — помоги мне возлюбить сестру Арнетт больше, чем сейчас. Она деспотичная и надменная, но ведь, как и я, служит Тебе».
— Хорошо, — наконец проговорила сестра Арнетт и раздраженно вздохнула, — пусть остается до понедельника. Устройте ее в свободной келье.
Лишь тогда сестра Лейси задумалась, зачем солгала и почему ложь сочинилась так легко, словно и не была ложью в неком, более глубоком аспекте соотношения правды и неправды. Дыр в ее истории хватало с лихвой. Что случится, если полицейские вернутся или перезвонят и сестра Арнетт поймет: ее обманули? Что случится в понедельник, когда придется уведомить Отдел по защите прав детей? Малышка казалась тайной, ниспосланной им Господом, даже не им, а ей, Лейси. Ее задача — разгадать загадку. Солгав сестре Арнетт — возможно, это и не ложь, где гарантия, что мать Эми впрямь не отправилась к больной родственнице? — Лейси выиграла время на размышление. Наверное, поэтому она соврала, как по шпаргалке: ее устами говорил Святой Дух, это он открыл ей по-настоящему важную истину, сообщил, что девочка в опасности и нуждается в помощи.
Остальные сестры обрадовались: в монастыре гости появлялись редко, и в основном так или иначе связанные с религией — священники, сестры из других монастырей. А тут маленькая девочка! Едва сестра Арнетт поднялась в свою келью, монахини заговорили чуть ли не хором. Как и когда сестра Лейси познакомилась с матерью Эми? Сколько девочке лет? Что она любит делать? А есть? А по телевизору смотреть? А носить? В накале страстей никто не заметил, что Эми отмалчивается. Сама девочка не сказала ни слова, на вопросы отвечала Лейси. Итак, по ее версии на ужин Эми желала гамбургер и хот-дог — мол, это ее любимая еда — с жареным картофелем, а на десерт — мороженое с шоколадными чипсами. Ей нравится рисовать, рукодельничать и смотреть фильмы про принцесс и про кроликов. Если, конечно, на складе благотворительного фонда что-нибудь подобное найдется. Понадобится одежда: в суматохе подруга совсем потеряла голову и не взяла сумку с детскими вещами. Немудрено, ведь у бабушки Эми (она живет близ Литл-Рока) диабет и больное сердце. Подруга хотела вернуться за вещами, но Лейси заверила, что проблем не возникнет, и отправила ее в Арканзас. На диву складная ложь ласкала слух доверчивых монахинь, и каждая из них запомнила ее по-своему. Через час сестры Луиза и Клэр взяли пикап и отправились сперва в «Пиггли-Виггли» за хот-догами и гамбургерами, потом в «Уол-март» за одеждой, игрушками и фильмами на дисках. Дежурная по кухне сестра Трейси объявила, что помимо обещанных гамбургеров-хот-догов-мороженого на ужин будет шоколадный торт в три коржа. (Пятниц, когда у плиты колдовала сестра Трейси, сестры ждали с особым нетерпением, ведь у родителей Трейси в Чикаго имелся собственный ресторан, а прежде чем стать монахиней, девушка училась в кулинарной школе «Кордон- Блё»). Даже сестра Арнетт не осталась в стороне и, пока готовился ужин, вместе с сестрами и Эми смотрела «Принцессу-невесту». А вот Лейси было не до кино: все это время она думала о Господней воле. Когда прекрасный, по всеобщему мнению, фильм закончился, сестры Луиза и Клэр повели Эми на кухню разбирать покупки: раскраски, карандаши, клей, цветную бумагу и «Зоомагазин Барби». Сестра Луиза добрых пятнадцать минут вытаскивала из пластиковых гнезд зверюшек, гребешки-расчески для собак и мисочки для других животных. Тем временем Лейси поднялась в свою келью и стала молиться за тайну Эми в надежде услышать глас Господа и узнать Его волю. Лейси сосредоточилась, но конкретных ответов на вопросы так и не получила. Но ведь Бог говорит с человеком и иначе. Зачастую Его воля непостижима — сколько ни горюй и ни мечтай о том, чтобы Он яснее выражал Свои намерения, уповать на это не стоит. Как правило, Лейси молилась в часовенке за кухней вместе с другими сестрами, но самые искренние и важные просьбы обращала к Господу в тиши своей кельи. Она даже на колени не вставала — садилась на узкую кровать или за стол, клала руки на колени, закрывала глаза, возносила мысли как можно выше — с детства мысли представлялись ей воздушным змеем: разматываешь веревку, и он поднимается к
