интереснейших предрассудков).
Начнем с тезиса Честертона, который я назову стартовым: «С внешней, практической стороны высокая цивилизация древних кончилась тем, что люди вынесли из нее определенный урок — обратились в христианство». Этот тезис на самом деле заключает в себе целое мировоззрение, исходящее из того, что средневековая «христианская» цивилизация является качественно новой ступенью прогресса человечества по сравнению с античной «языческой» цивилизацией.
Автор заявляет, что переход от «язычества» к «христианству» суть нечто вроде неолитической революции (перехода от охоты и собирательства к скотоводству и земледелию), или технологической революции (перехода от энергии воды, ветра и тяглового скота к энергии пара и электричества). Теперь, в лучших традициях детектива, ему предстоит обосновать это заявление перед судом читателя.
Задача не простая, ведь, как известно, основы современной цивилизации «нового времени» были сформированы именно античной «языческой» цивилизацией. Мы пользуемся античной логикой и математикой, античными принципами естественных наук и философии, античными основами права, а наше искусство основано на античных образцах стиля и эстетики. Больше того, старт цивилизации «нового времени» связан с «Возрождением», обращением к наследию «языческой» античности. Это «Возрождение» произошло после 1000 лет безраздельного господства христианства, известного в истории как «Темные века» (период, в течении которого происходил исключительно упадок европейской культуры, причем упадок во всех без исключения областях человеческой деятельности — от науки и искусства до экономики и права).
Переходя к решению этой «детективной» задачи, Честертон раскрывает исходный тезис следующим образом:
1) Достижения античной цивилизации были колоссальным взлетом человечества: «Языческая цивилизация действительно была очень высокой. Нам ничуть не опасно, нам даже выгодно признать, что ничего более высокого человечество до сих пор не создало»
2) Но при этом античная цивилизация была естественной в своей основе — в чем и состояла ее порочность: «Эта ошибка так глубока, что нелегко найти для нее подходящее слово. Проще и приблизительной всего назвать её поклонением природе. Можно сказать, что древние были слишком естественны».
3) Высокая античная цивилизация сама поняла порочность естественности и осознанно обратилась к христианству: «Древние изобрели непревзойдённые способы и словесного, и пластического изображения мира; вечные политические идеалы; стройные системы логики и языка. Но они сделали ещё больше — они поняли свою ошибку»
Итак, историческая миссия христианства (по Честертону) была в избавлении человечества от губительной естественности.
Для человека, не знакомого с основами христианского вероучения, такое заявление кажется странным: ведь со светской точки зрения противоестественность есть синоним перверсии, психического (или психосоциального) заболевания.
Но речь-то идет именно о христианской аргументации — и ниже будет показано, что в ней присутствует внутренняя психологическая обоснованность.
Честертон пишет: «Греки — великие первооткрыватели — исходили из очень простой и на первый взгляд очевидной мысли: если человек пойдет прямо по большой дороге разума и природы, ничего плохого случиться не может».
Читатель — нехристианин недоуменно пожмет плечами и скажет: ну да, так оно и есть, ничего с греками не случилось, развивалась себе эгейская (а позже — эллино-романская) цивилизация 3000 лет, с перерывами на тогдашние мировые войны (в XVI–XV, XII–XI, IV–III веках до н. э.). Такой читатель, возможно, даже заметит, что «темные века» V–XV н. э. — просто длинный перерыв в эллинистическом цивилизационном процессе.
Но не будем забывать, речь идет о христианском авторе и специфически-христианской точке зрения.
Дальше придется привести длинную цитату из Честертона: «не успели греки пойти по этой дороге, как с ними приключилась действительно странная вещь, такая странная, что о ней почти невозможно рассказать. Замечу лишь, что наши самые отвратительные реалисты не пользуются добрыми плодами своего метода. Обсасывая гнусности, они не в состоянии заметить, что свидетельствуют в пользу традиционной морали. Если бы я любил такие вещи, я бы мог привести тысячу примеров из их книг в защиту христианской этики. Никто не написал полной, совсем правдивой истории греческих нравов. Никто не показал, какое огромное место занимала некая странность. Мудрейшие люди в мире пожелали жить согласно природе и почти сразу занялись на редкость противоестественным делом. Почему-то любовь к солнцу и здоровье естественных людей привели прежде всего к поразительно противному извращению, заражавшему всех, как мор..»
Читатель — нехристианин снова недоуменно пожмет плечами: о чем все это? Что за всеобщий тайный порок, которое Честертон даже назвать боится? Опийная наркомания на фоне тяжкого врожденного хронического алкоголизма, приводящая к слабоумию и распаду личности?
Да нет, Честертон имеет в виду просто гомосексуализм.
Что? — удивится читатель, — просто гомосексуализм? Эка невидаль. А откуда столько пафоса-то? Как будто гомосексуализм с древних греков начался, страшные разрушения произвел и древними греками же закончился. Так ведь нет — гомосексуализм был задолго до греков, да и после них никуда не делся, до сих пор существует. И что? Может, Честертон думает, что древние греки были такими заядлыми гомосексуалистами, что вообще гетеросексуальный процесс забыли и перестали производить потомство? Снова нет — гетеросексуальные отношения, как и во все времена (как у людей, так и у животных), доминировали над гомосексуальными, и демографическая ситуация в Элладе была нормальная. Так в чем дело тогда?
Дело, дорогой читатель, в том, что гомосексуальность имеет для христиан мистическое значение. Это для них — не просто какая-то странность или аномалия сексуального поведения, а жуткое, чудовищно- опасное явление, специальным образом осужденное библейским Богом. Поэтому для христианина спокойное отношение к гомосексуализму в Элладе является однозначным свидетельством гнусности античной цивилизации.
Подчеркиваю — дело не в самом гомосексуализме, а именно в спокойном отношении к нему. Это — особое свойство христианского мышления.
Для христианина не важно, что множество не только мирян, но и иерархов церкви (в т. ч. и епископов и первосвященников) были гомосексуалистами, чему есть документальные подтверждения.
(Для справки: Герцогиня Ингельтруда Ломбардская пишет о папе Николае I (IX в.): «пусть лучше займется исправлением своего омерзительного клира, пусть выгонит содомитов из собственного дома».
Король Эдгар Английский (X в.) пишет о Риме «дома священников превратились в дома позора, в притоны блудниц и содомитов». Папа Александр IV (XV в.) разрешил архиепископу Валенсии гомосексуальное сожительство с сыном, Заннетом. В XVI в. кардинал Альдобрандини пишет папе Сиксту V: «не нашли в Италии ни одного монастыря, где бы монахи не предавались пьянству, содомии и прочим мерзостям».)
Для христианина принципиально другое: гомосексуализм публично объявлен грехом и всякий гомосексуалист должен быть в курсе, что он — страшный грешник. А то, что он при этом остается гомосексуалистом — так и пусть, главное, чтобы он каялся и чувствовал себя грязным ничтожеством.
Если разобраться в вопросе, оказывается, что дело не в гомосексуализме, и даже не в сексе (хотя о роли секса в христианской мистике мы еще поговорим), а о недопустимости для христианина такого положения дел, когда человек считает себя здоровым и нормальным.
Цитирую далее Честертона: «Самые великие, даже чистые мудрецы не смогли его избежать. Почему? Казалось бы, народу, чьи поэты могли создать Елену, а скульпторы — Афродиту, нетрудно остаться нормальным в этом отношении. Но тот, кто поклонился здоровью, не останется здоровым. Если человек идет прямо, его дорога крива. Человек изогнут, как лук; христианство открыло людям, как выправить эту кривизну и попасть в цель.»
