отвратительных заболеваний, чьих имён я не хочу даже произносить в этих суровых, благородных, многое повидавших стенах.
Я вижу, господа студенты, вас уже разбирает вовсю. Вы — хиляки. И в очередной раз сконили. А вот хозяева телеканала, которым ничего, как говорится, было не западло, ухватились за этот аппетитный проект обеими руками. И не прогадали.
Ещё до начала эксперимента Александр Гнездозор с его удивительными запросами стал едва ли не основной темой для обсуждений и споров — как в Сети, так и на видео, аудио и частных кухнях. У рискованного начинания хватало как противников, так и сторонников. Интересно, что обе враждующие стороны делились на два, если так можно выразиться, подлагеря.
Рассмотрим их повнимательнее.
Противники:
1) «Гуманисты» — упирали на неоправданный риск такого исследования, на недопустимость — с гуманистической точки зрения — опытов над живым человеком, пусть даже он сам об этом просит.
2) «Церковники» — считали происходящее дерзким вмешательством в промысел Божий.
Сторонники:
1) «Романтики» — жаждали увидеть живое доказательство безграничности человеческих возможностей и по возможности примерить их на себя.
2) «Зеваки» — предвкушали наслаждение забавным зрелищем медленно умирающего от страшных болезней (пусть и по собственной воле) человека.
Добавим, что именно последняя-то категория и составила среди опрошенных подавляющее большинство. Хотя, возможно, дело тут просто в том, что «зеваки» активнее всего участвовали в сборе данных. Но очень скоро этим хоть и честным, но неприятным людям пришлось — как выражались в моё время — круто обломаться!!!
Ибо, когда проект, наконец, запустили — а его запустили, не сомневайтесь! — то оказалось, что наш герой — и впрямь уникум, а вовсе не полубезумный авантюрист, готовый на гибель ради минуты славы, каким его тайно или явно считали представители всех четырёх категорий, включая независимых экспертов и коммерческого директора программы.
Его «боевым крещением» стал паслёновый грипп.
В ту пору по всем цивилизованным странам прокатилась волна этой страшной заразы, производящей в организме человека ещё худшие разрушения, чем в клубне (а его содержимое за неделю-другую попросту превращается в клейкую жижицу). Схожие разрушения производил он и в рядах крупных картофельных магнатов, не успевших вовремя оградить себя от новомодной напасти. Те, что послабее, не выдержали мук неизвестности — и прямиком отправились на тот свет, не дожидаясь неминуемого банкротства. Иные, однако, у кого мошонки были покрепче, решили держаться до последнего. Стоит заметить (хоть это немного и выходит за рамки нашей темы), что почти все героические натуры пусть и не без потерь, но выстояли — и живут теперь (кто в Европе, кто на Ближнем Востоке) в сытости и довольстве.
Кто-то из этих стоиков, надо полагать, и проплатил тот сенсационный выпуск «Хиляка…». Инкубационный период «паслёнки», как известно, донельзя краток — два-три часа, не больше, — что представляется очень удобным для телешоу. Да и заразить им пациента легче лёгкого. Что до нашего Александра, то его попросту, на глазах у экспертов и взволнованных телезрителей, накормили инфицированным картофелем — понадобилось всего минут пять эфирного времени, чтобы приготовить нежнейшее пюре и — для пущего смаку — сдобрить его взбитыми сливками. («Ах, картошка-тошка-тошка- тошка!..» — бессознательно мурлыкал себе под нос кто-то из седобородых экспертов.)
Обречённый, но вовсе не лишившийся аппетита Гнездозор знай себе ел да нахваливал.
В следующем (утреннем) выпуске эксперты, хорошенько изучив предъявленный им биоматериал, засвидетельствовали, что инфекция благополучно прижилась в организме Александра. А тот и без их подсказок уже вовсю щеголял первичными симптомами недуга: пожелтел язык и белки глаз, на груди и животе появились белесые высыпания, затряслись конечности (т. н. тремор), и проч., и проч. Выглядел бедняга, между нами говоря, не лучшим образом.
— Как вы себя чувствуете? — деловито поинтересовались ушлые эксперты.
— Честно говоря, хреново, — хрипло прогнусил Саша без особого, впрочем, огорчения в голосе. Но мы, зрители, всё-таки слегка расстроились: не то что нам было жалко именно этого, конкретного Александра — в конце концов, он сам выбрал свою участь, — просто даже самому циничному и тёртому барыге всегда хочется верить в чудо.
И оно свершилось!
Конечно, не сразу — иначе не было бы интриги. Ещё день-другой наш доброволец провалялся в студийной постели с температурой 41,1 и артериальным давлением 10/0 (все показания приборов автоматически транслировались на телеэкраны), ещё одну мучительную для всех ночь — без сознания (как уверяли эксперты, в коме), — и только затем — когда мы, несчастные зрители, уже похоронили его и оплакали — резко пошёл на поправку.
Сначала спал жар. Как со слабым смехом признавался сам Александр, утром ему спросонья показалось, будто на него ведро воды выплеснули — и он сдуру обматерил оператора, заподозренного в глупой шутливости. Днём позже пришли в норму давление и пищеварение, понемногу исчезли высыпания и желтизна. Правда, руки всё ещё слегка дрожали, — но это-то как раз неудивительно: после того злополучного пюре у него и маковой росинки во рту не было. Впрочем, он тут же, прямо в эфире, заказал себе метровую пиццу с ветчиной, грибами и оливками. Выглядел он вполне бодрячком, наворачивал с аппетитом, не сипел и не чихал и знай себе улыбался в камеру — измученной, но счастливой улыбкой.
Но настоящей сенсацией стали результаты анализов. Невероятно, но факт: уже на седьмой день эксперимента в крови и прочих жидкостях героя не обнаружилось и следа мерзкого вируса. По всем параметрам Александр Гнездозор был абсолютно здоров!
Подтасовки исключались — среди независимых экспертов числились люди очень серьёзные, профессора, доктора наук, академики РАН, РАМН и РАБЭИН с громкими, мирового значения именами, коими они едва ли стали бы рисковать ради дешёвого розыгрыша. А после того, как в передачу наведался академик Борис Любавин, главный российский иммунолог, сомнений и вовсе не осталось: нам посчастливилось столкнуться с редкостным, никогда прежде так близко не виданным, малоизученным природным феноменом.
Конечно, эксперты не были бы экспертами, если б сдались так легко. Вирус, теперь уже путём инъекции, ввели повторно, потом ещё раз, но тут уж наш герой даже не чихнул. Тогда пришло время других заявленных в программе номеров. Жестокая, не на жизнь, а на смерть, борьба между врачами и Гнездозором продолжалась ещё несколько месяцев — и порой нам казалось, что медики передавят. Но каждый раз всё шло по одной и той же схеме. От получаса до трёх дней после «прививки» испытуемый чувствовал лёгкое или чуть менее лёгкое недомогание (однажды ему даже пришлось полежать под развесистой, многоцветной, похожей на новогоднюю ёлку капельницей). Затем самочувствие его приходило в норму, после чего делались все необходимые анализы. Фантастика!!! А счастливый пациент, казалось, выглядел ещё бодрее, чем до болезни, — и, томно возлежа на кушетке, вёл светские беседы с отважными гостями шоу, знаменитостями всех мастей, слетавшимися на него, как мухи на мёд.
Словом, если для кого эксперимент и был мучителен, то никак не для нашего персонажа. В самом его разгаре, когда дело как раз дошло до пресловутого СПИДа, у главного эксперта, академика РАН, директора Института Медицины Виктора Эндуро случился инфаркт прямо в прямом эфире — что немного скомкало ход исследования, но зато подняло и без того зашкаливающий рейтинг телеканала ещё на несколько позиций.
К этому времени бывший историк-архивист, а ныне телезвезда Александр Гнездозор был уже несусветно популярен. Именно его признали «Человеком Года» по результатам сетевого опроса. Его округлое, окаймлённое тёмными кудрями лицо — немного бледное, но приятное, с глубоко посаженными серыми глазами и милой, чуть робкой улыбкой крупных губ — не сходило со страниц сетевой прессы и крупнейших глянцевых журналов, в том числе и зарубежных. Известнейшие издательства облизывались выпустить в свет автобиографию удивительного уникума, который если и был шарлатаном, то шарлатаном гениальным. Но Александр всё с той же обаятельно-скромной улыбкой отклонял все предложения, поясняя, что рассказать ему пока нечего — сам для себя он, дескать, ничуть не меньшая загадка, чем для других, да,
