Был уже день, когда молодой охотник открыл глаза. Он немедленно встал и осмотрелся вокруг с озабоченным видом человека, сознающего необходимость разобраться точнее в своем положении. Его сон был глубок, непрерывен; он пробудился с ясным сознанием и новыми силами, которые были для него так необходимы в настоящую минуту. Солнце еще не взошло, но небесный свод окрасился уже багряным цветом, возвещавшим наступление дня. Воздух наполнился щебетанием птиц. Эти звуки указали Зверобою на опасность, которой он подвергался. Ночью ветер значительно усилился, и лодки переплыли пространство вдвое больше того, какое можно было ожидать. Но что было всего хуже, так это то, что они настолько продвинулись к возвышавшейся на восточном берегу горе, что Бумпо мог различить каждую ноту птичьего гомона. Но это еще было не все: третья лодка, пущенная по тому же направлению, приплыла почти к самому мысу, и если она не достигла берега, то только благодаря направлениею ветра, или, может-быть, потому, что ее оттолкнула человеческая рука. Этим, впрочем, ограничились все опасения охотника, и он не видел других поводов к беспокойству. Замок спокойно возвышался среди озера, и ковчег был там же, где его оставили.
Все внимание Зверобоя, естественно, сосредоточилось на уплывшем челноке. Сделав несколько взмахов веслом, он увидел, что ему не догнать челнока, тем более, что в эту минуту очень некстати подул попутный ветер, и течение быстро уносило лодку к берегу. Сообразив все это, он решил не терять времени в напрасных усилиях и, осмотрев карабин, медленно и осторожно поехал к мысу, оглядываясь по всем направлениям. Могло случиться, что какой-нибудь индеец караулил в засаде, дожидаясь момента, чтобы завладеть лодкой, как только волна прибьет ее к берегу. Целая стая скрытых в этом месте индейских шпионов могла встретить его самого десятками ружейных выстрелов. Предосторожность была необходима, и Зверобой держал ухо востро.
Не доезжая до берега саженей пятьдесят, он поднялся во весь рост на своей лодке, сделал несколько сильных ударов веслом, чтоб челнок сам собою мог доплыть до земли, и потом, бросив весло, быстро ухватился за карабин. В эту минуту раздался ружейный выстрел, и пуля просвистела над его головой.
Не теряя присутствия духа, молодой охотник сделал вид, что зашатался и вдруг повалился на дно лодки всею тяжестью тела. Послышался пронзительный крик, и на берегу появился индеец, стремительно выбежавший из засады. Этого-то Зверобой и ожидал. Быстро поднявшись на ноги, он прицелился, но враг был в эту минуту до того беззащитен, что молодой охотник невольно медлил роковым ударом. Индеец воспользовался этим и с необыкновенным проворством убежал в кустарник. Лодка между тем пристала к берегу, и Бумпо, бывший от нее лишь в нескольких шагах, мог бы без всяких затруднений достать ее веслом и пуститься в обратный путь. Но не было сомнения, что индеец, оправившийся от испуга, снова зарядит ружье и пошлет в догонку убийственную пулю. Поэтому молодой охотник выскочил на берег и, углубившись в лес, скрылся за деревом в нескольких шагах от дикаря, который его не замечал. Наблюдая из этой засады все движенния своего врага, Зверобой увидел, что индеец действительно заряжает ружье, вбивая в его дуло огромную пулю, обернутую кожей. В эту минуту легко было броситься на него и овладеть им, но Бумпо ужаснулся при одной мысли напасть на беззащитного врага. Индеец между тем зарядил свое ружье и быстро пошел к берегу, не подозревая, что его неприятель скрывается вблизи. В эту минуту Зверобой вышел из засады.
— Сюда, краснокожий, сюда, если только ты ищешь меня. Я еще не опытен в военном деле, но все же не настолько, чтобы среди белого дня оставаться на открытом берегу, где ты мог подстрелить меня, как сову. От тебя теперь зависит помириться со мной или вести войну. Я белый человек, и вовсе не считаю великим подвигом застрелить в лесу какого-нибудь человека без различия цвета кожи.
Индеец изумился. Он знал немного по-английски и понял почти все, что говорил ему молодой охотник. Не обнаруживая никакого волнения и с доверчивым видом опустив к земле дуло своего ружья, он сделал учтивый и вместе гордый жест с достоинством и спокойствием человека, привыкшего не признавать над собою никакой посторонней власти. Но при всем мнимом хладнокровии глаза его сверкали и ноздри раздувались, как у дикого зверя, у которого под самым носом выхватили добычу.
— Две лодки, — сказал он гортанным голосом своего племени, поднимая два пальца, чтоб не было ошибки, — одна для тебя, одна для меня.
— Нет, минг, нет, этого не может быть. Нет у тебя права ни на одну из этих лодок, и пока я жив, ты не получишь ни одной! Я знаю, что твое племя ведет войну с моим племенем; но отсюда не следует, что два человека, — встретившиеся случайно, должны убивать друг друга, как дикие лесные звери. Ступай своей дорогой, а я пойду своей. Если мы встретимся на войне, тогда решим, кому быть или не быть.
— Хорошо! — вскричал индеец. — Мой брат миссионер… много говорит…
— Нет, минг, ты ошибся. Я не из числа моравских братьев и не люблю бродить по лесам и читать проповеди краснокожим. Я только охотник, хотя, нет сомнения, во время этой войны моему карабину придется иметь дело с вашим братом. Буду сражаться, но не имею желания ссориться из-за какой-нибудь лодки.
— Так. Брат мой очень молод. Очень умен. Не воин — добрый краснобай. Главный на советах.
— Ничего ты не угадал, минг, — возразил Зверобой, краснея от досады при этом сарказме индейца. — Я хочу провести всю свою жизнь в лесу и провести мирно. Все молодые люди обязаны итти на войну, если требует этого нужда; но резня — не то, что война. Еще раз приглашаю тебя итти своей дорогой, и, надеюсь, мы расстанемся друзьями.
— Так! У моего брата седина под черными волосами. Старый ум — молодой язык.
Протянув руку, индеец подошел с улыбающимся лицом, выражая доверчивость и дружбу. То же с своей стороны сделан и Бумпо. Они пожали друг другу руки в знак искреннего желания разойтись двузьями.
— Хорошо! Всякий на свое! Моя лодка — мне. Твоя лодка — тебе. Глянь сюда: я на свою лодку, ты на свою, — и будет хорошо.
— Нет, краснокожий, ты ошибаешься, когда думаешь, что одна из этих лодок принадлежит тебе. Пойдем на берег, и ты уверишься в этом собственными глазами.
— Хорошо!
Они оба пошли к берегу, не обнаруживая ни малейшего недоверия друг к другу. Индеец несколько раз забегал даже вперед, показывая своему товарищу, что он не боится повернуться к нему спиною. Когда они вышли на открытое место, индеец протянул руку к лодке Зверобоя и выразительно сказал:
— Не моя лодка — бледнолицого. Эта — краснокожего. Не нужна чужая — давай собственную.
— Ты ошибаешься, краснокожий, жестоко ошибаешься. Эту вторую лодку берег для себя старик Томас Гуттер, и по всем возможным законам, красным или белым, она принадлежит ему, никому другому. Осмотри хорошенько работу: индейцу никогда не сделать такой лодки.
— Хорошо! Брат мой не стар по годам — по уму стар. Индеец не сделает. Работал белый человек.
— Очень рад, что ты убедился, иначе пришлось бы нам поссориться, потому что всякий имеет право требовать то, что принадлежит ему. Но для прекращения всяких споров и недоразумений я отпихну эту лодку так, чтобы не достать ее ни тебе, ни мне.
Говоря это, он оттолкнул ее с такой силой, что легкий челнок отскочил от берега футов на сотню и поплыл по течению вперед, не подходя к берегу.
При этом неожиданном движении, минг остолбенел и бросил жадный взгляд на другую лодку, в которой сохранились все весла. Но это изменение в лице индейца продолжалось не более минуты и оно тотчас же снова приняло дружелюбный вид.
— Хорошо! — повторил индеец выразительным тоном. — Молодая голова — старая душа. Умеет кончать споры. Прощай, брат. Твой идет в дом на воде — дом Бобра; индеец уйдет в лагерь сказать вождям — не нашел каноэ.
Это предложение обрадовало Зверобоя, спешившего увидеться с дочерьми Гуттера, и он с удовольствием пожал протянутую руку индейца. На прощанье еще раз оба рассыпались в выражении братских, дружелюбных чувств. Когда красный вернулся в лес со своим ружьем подмышкой, как носят
