— Может-быть, да, может-быть, и нет: все зависит от случая. Только уж я не намерен бледнеть при имени Райвенука. Чего тебе надобно и зачем ты притащился на этих ничтожных бревнах, которых не сумели даже обтесать?
— Ирокезы не утки. По воде не ходят. Пусть бледнолицые дадут им лодку, и они приедут на лодке.
— Выдумка не плохая; но у нас, видишь ли, всего четыре лодки, и на каждого приходится только по одной. Хорошо, ирокез, не взыщем за бревна. Добро пожаловать!
— Благодарю. Молодой бледнолицый воин, конечно, имеет какое-нибудь имя? Как называют его вожди?
Зверобой приостановился, и черты его лица приняли гордое выражение. Он улыбнулся, пробормотал что-то сквозь зубы и, подняв глаза на ирокеза, отвечал:
— Минг, я был известен в своей жизни под разными именами. Один из ваших воинов, душа которого отлетела вчерашним утром ловить дичь в лесах страны мертвых, прозвал меня Соколиным Глазом за то, что глаз мой был вернее и быстрее его глаза в ту решительную минуту, когда один из нас должен был умереть или остаться в живых.
— Хорошо! Мы знаем это. Брат мой Соколиный Глаз послал ирокезам предложение, отрадное для их сердец. Они узнали, что у него есть изображение зверей о двух хвостах. Намерен ли он показать их друзьям?
— Скажи лучше — врагам, а не друзьям; но так и быть: слова — пустые звуки и не делают большого зла. Вот одно из этих изображений: передаю тебе его на честное слово. Если не будет оно возвращено, карабин решит наш спор.
Когда ирокез согласился на это условие, Зверобой приготовился перебросить слона, и с обеих сторон приняли меры, чтоб он как-нибудь не попал в воду. Но так как молодой охотник всего меньше мог промахнуться при этой операции, то слон благополучно перешел из рук в руки, и затем последовала на плоту презабавная сцена. Осматривая выточенную пешку со всех сторон, индейцы пришли в неописуемое изумление и подняли при этом гораздо больше шуму, чем молодой посол, еще умевший обуздать свой восторг после недавних уроков, полученных от старейшин. На несколько минут они потеряли, повидимому, всякое представление о своем положении и забавлялись, как дети, которым совсем неожиданно подарили драгоценную игрушку.
— Имеет ли белый брат мой еще таких же зверей? — спросил, наконец, старший ирокез.
— Есть у меня и еще другие, такие же, как этот; но будет с тебя и одного. Таким зверем можно выкупить полсотни скальпов.
— Но ведь один из моих пленников храбрый воин: он — огромный, как сосна, силен, как лось, проворен, как олень, свиреп, как барс. Он будет со временем великим вождем и будет командовать армией короля Георга.
— Полно тебе, минг, городить такой вздор. Знаем мы Скорого Гэрри с ног до головы; не выйдет из него ничего, кроме разве простого капрала, да и то едва ли. Велик он, это правда, да что б этом толку? Огромный верзила, он только цепляется головою за сучья и ветви, когда бегает по лесам. Он силен, но крепкие суставы без крепкой головы ни к чорту не годятся. Ты это должен знать. И проворен он, если хочешь; но ведь пуля карабина еще проворнее его. Ну, а свирепость еще не большая похвала для хорошего солдата. Бывает и то, что иной человек свиреп лишь на словах, а на деле смирнее всякой овечки. Нет, минг, волосы с безмозглой головы — не большая находка для тебя.
— Мой старый пленник опытен и умен. Владыка озера — великий воин, опытный советник.
— Ну, найдутся люди, которые не согласятся и с этим, минг! Разумный человек не полезет очертя голову в западню, как старик Гуттер, и уж не ему давать другим хорошие советы. Старик Гуттер копошится в этом захолустье, как медведь в своей берлоге. Нет, минг, зверь о двух хвостах стоит один десятка таких людей.
— Но ведь есть у белого брата еще другой такой же зверек. Брат мой отдаст и его за старого отца.
— Старик Том не отец мне, и я еще не сошел с ума, чтобы давать за его скальп обоих зверей, когда каждый из них о двух хвостах. Будь счастлив, минг, что с тобой ведут такой выгодный торг.
В эту минуту удивление Райвенука уступило место его обычному хладнокровию, и он начал пускаться на всевозможные хитрости для заключения более выгодной сделки. Он даже усомнился, что едва ли где существует оригинал этой фигуры, и утверждал, что никто из самых старых людей не слыхивал о странных зверях с двумя хвостами. Бумпо также, как и дикарь, совсем не знал, что такое слон; но он хорошо понимал, что эти выточенные игрушки в глазах ирокеза должны иметь ценность, равную мешку золота или нескольким возам бобровых мехов. При таких обстоятельствах он вполне сознавал необходимость скупиться на уступки и беречь до крайности все другие пешки.
Наконец дикарь сказал решительно, что не годится ему бросать на ветер пустые слова, что его просто осмеет старый и малый, если он уступит двух молодцов за какую-нибудь детскую игрушку. Сказал и решил уехать восвояси. Тогда обе стороны испытали очень неприятное чувство огорчения и досады, бывающее естественным следствием взаимной неудачи. Бумпо, жалевший и пленников, и сестер, казался озабоченным и грустным. Дикарь, напротив, раздосадованный упорством своего противника, горел желанием мести.
В то время, как молчаливый индеец отталкивал плот и приводил в движение неуклюжую массу сосновых бревен, Райвенук с гордым и кровожадным видом расхаживал взад и вперед, не переставая бросать злобные взгляды на хижину, платформу и своего упрямого противника. Раз только о чем-то он живо и быстро заговорил вполголоса со своим товарищем и тут же начал отодвигать листья своими ногами. В эту минуту Зверобой сидел на скамейке и обдумывал средства снова начать переговоры, не давая слишком больших преимуществ противной стороне. Он уже не обращал никакого внимания на эволюции своего противника. К счастью, быстрый глаз Юдифи не дремал. В то мгновение, когда молодой охотник всего менее думал о своей безопасности, она подала ему сигнал:
— Берегитесь, Зверобой, — вскричала Юдифь встревоженным голосом, — я вижу через трубу ружья под листьями на плоту. Ирокез вытаскивает их ногою.
Райвенук мгновенно изменил свою позу. Ноги его сделались неподвижными, и лицо приняло самое ласковое выражение. Ясно, что его товарищ, знакомый с английским языком, понял восклицание Юдифи. Через минуту плот подъехал опять близко к платформе.
— Зачем Райвенук и его брат станут ссориться между собой? — сказал хитрый индеец. — Они оба умны, храбры, добры. Зачем же им не расстаться друзьями? Двухвостый зверь будет ценою за одного пленника.
— Давно бы так, почтенный минг! — отвечал Зверобой, обрадованный возможностью начать переговоры и готовый теперь на всякие уступки. — Сейчас ты увидишь, что бледнолицый умеет надбавлять цену, если ведет торговлю с честным и открытым сердцем. Одного зверя ты забыл мне отдать, когда собирался ехать домой, да и я забыл его потребовать назад, так как мне слишком жаль было с тобой расставаться. Так и быть, минг, можешь, если хочешь, удержать этого зверя. Ступай домой и покажи его ирокезским вождям. Двух других зверей ты получишь тотчас же, как привезешь сюда наших друзей. Ну, была не была: для круглого счета найдем, пожалуй, и четвертого зверя, если пленники будут здесь до заката солнца.
Этим окончился торг. Ирокез улыбнулся от чистого сердца, и всякий след неудовольствия исчез с его лица. Он опять с новым удовольствием принялся рассматривать интересную фигуру, и громкие восклицания обнаружили его непомерную радость от приобретения бесценной редкости. Повторив еще раз условия торга, индейцы немедленно поехали к противоположному берегу.
— Можно ли в чем-нибудь верить этим жалким людям? — спросила Юдифь, выбежав на платформу и останавливаясь около охотника, который наблюдал медленные движения ирокезов. — Получив теперь то, что дорого на их взгляд, они, быть-может, нахлынут на нас целыми толпами, чтобы поживиться грабежом. Я
