Мифы Ктулху

Это и другие отрывки и выдержки из разных источников, особенно из частично запрещенных сочинений группы авторов, все из которых числились «пропавшими без вести» либо погибли при странных обстоятельствах, а именно: Эндрю Фелан, Эйбел Кейн, Клерборн Бойд, Нейланд Колум и Горват Блейн,[92] — взволновали моего брата до глубины души, так что засиделся он допоздна и спать лег в полном изнеможении — той ночью, когда и начался весь этот ужас. Состояние его было вызвано еще и тем, что он изучал свои мрачные книги, почти не отрываясь, три дня кряду, а спал за это время лишь урывками — и то лишь в течение дня и никогда — ночью. А на все мои увещевания отвечал, что не желает спать ночами, «когда срок так близок», и что «вокруг еще столько всего, что ему в Бездне покажется странным и непонятным». Уж что бы это ни значило…

Когда же он отправился-таки на покой, я поработал еще с час или около того, прежде чем лечь самому. Но перед тем как уйти из кабинета, я заглянул в материалы, так занимавшие Джулиана перед отходом ко сну, и увидел — наряду с вышеприведенной чушью (так мне тогда показалось) — выписки из «Жития святого Брендана» VI века за авторством аббата Клонфертского монастыря в Голуэе:

«Хотя он уже скрылся из виду, но до ушей братьев доносились крики тамошних жителей, а ноздри обоняли сильное зловоние. Тогда святой отец укрепил своих монахов словами: 'О воины Христовы, мы будем усердствовать в истинной вере и с оружием духовным, ибо мы ныне в пределах преисподней'».[93]

С тех пор я внимательно изучил «Житие святого Брендана» и нашел этот отрывок и, узнав его, содрогнулся от ужаса, хотя по прочтении не смог соотнести письменный текст и собственное пугающее беспокойство. Было в книге что-то такое, что вселяло жуткую тревогу, и, более того, я нашел и другие ссылки на подводные извержения: те, что затопили Атлантиду и Му, и те, что записаны в «Liber Miraculorem»[94] монаха и священника Герберта Клервоского во Франции в 1178–1180 годах, и еще то, что ближе к современности и известно лишь из замалчиваемого «Повествования Йохансена». Но в то время, о котором я пишу, такие вещи меня скорее озадачивали, и даже в самых своих безумных снах я и предположить не мог того, чему суждено было случиться.

Не поручусь, долго ли я проспал той ночью, прежде чем меня растолкал Джулиан: еще не вполне проснувшись, я обнаружил, что он сжался в комок на полу у моей постели и шепчет что-то во тьме. Его пальцы вцепились мне в плечо, и даже в полусне я ощущал нажим этой сильной руки и разбирал слова. Голос его звучал как в трансе — так говорят под глубоким гипнозом, — а рука резко дергалась всякий раз, как он особо выделял то или иное слово.

— Они готовятся.… Они восстанут… Они еще не призвали Великую Силу, и нет на них благословения Ктулху, и поднимутся они не навсегда, и пройдет это незамеченным… Но попытки этой будет довольно для Пересадки Разумов… Во Славу Отуума…

Задействовав Иных в Африке — Шудде-М’элла и его сонмы, тех самых, что забрали сэра Эймери Венди-Смита, — для передачи посланий и сновидений, они наконец-то преодолели магическое заклятие глубин и теперь, как и встарь, могут контролировать сны — невзирая на толщу океанов. Снова обрели они власть над снами, но для того, чтобы совершить Пересадку, им даже не нужно подниматься на поверхность — небольшого понижения давления будет достаточно.

Це’хайе, це’хайе!!!

Они уже поднимаются, Он знает меня, Он меня ищет… Мой разум они подготовили в снах: он будет здесь, он встретит Его, ибо я готов и им ни к чему дольше ждать. Мое невежество — это пустяк; мне вовсе не нужно знать или понимать! Они мне все покажут — так же, как в снах они показали мне Глубинные Бездны. Но они не в состоянии почерпнуть знания о поверхности ни из моего слабого разума, ни из любого другого человеческого мозга… Мысленные образы людей плохо поддаются передаче… А глубокая вода — хотя благодаря трудам Шудде-М’элла ее пагубное влияние почти удалось преодолеть — по-прежнему искажает те размытые картины, что удалось-таки воспринять…

Я — избран… Через Его глаза в моем теле они вновь познакомятся со всей поверхностью земли, и со временем, когда звезды встанут как должно, удастся совершить Великое Возрождение.… А! Великое Возрождение! Проклятие Хастура! Сон и мечта Ктулху на протяжении бессчетных веков… Когда все жители глубин, эти темные твари, спящие в заиленных городах, вновь повергнут мир в смятение с помощью своей власти…

Ибо не мертв тот, кто спит вечно, и когда минут непостижимые времена, будет так, как было встарь… Вскоре, как только произойдет Пересадка, Он станет расхаживать по Земле в моем обличье, а я — в Его, по дну океана! Дабы там, где правили они прежде, в один прекрасный день они воцарились снова — да, — и братья Йибб-Тстлла, и сыны погруженного в сон Ктулху, и слуги их — во имя Славы Р'льеха…

Вот и все, что я запомнил, и даже в тот момент разобрал только малую часть, а ведь, как я уже говорил, в ту пору это все звучало для меня сущей тарабарщиной. Лишь много позже я познакомился с отдельными древними легендами и писаниями и, в частности (в связи с последними фразами из лихорадочного бреда моего брата), с загадочным двустишием безумного араба Абдула Альхазреда:

Не мертв, кого навек объяла тьма.
В пучине лет умрет и смерть сама.

Но я отвлекся.

После того как монотонный речитатив Джулианова экстравагантного монолога стих, я не сразу осознал, что брата в комнате уже нет и что по дому гуляет зябкий утренний сквозняк. В Джулиановой спальне одежда аккуратно висела там, где он ее оставил накануне вечером, а самого Джулиана не было, и входная дверь стояла распахнута настежь.

Я по-быстрому оделся и вышел, прочесал ближайший квартал — никого. С рассветом я отправился в полицейский участок и обнаружил — к вящему своему ужасу, — что брат мой находится в предварительном заключении. Его обнаружили бесцельно слоняющимся по улицам в северной части города: он бормотал что-то бессвязное про «гигантских Богов», которые чего-то ждут в океанских глубинах. Он, похоже, не отдавал себе отчета, что из всей одежды на нем лишь халат, и смотрел на меня как на чужого, когда меня позвали его опознать. Казалось, он страдает от последствий какого-то страшного потрясения и пребывает в шоковом состоянии, полностью утратив способность мыслить рационально. Он лишь мычал нечто невразумительное и безучастно глядел в северную стену своей камеры, а в глубине его глаз тлело страшное, безумное пламя…

Тем утром забот у меня было по горло, причем пренеприятного свойства, ибо состояние Джулиана было таково, что по распоряжению тюремного психиатра его перевели из камеры в полицейском участке в Оакдинский изолятор под «наблюдение». Однако ж обеспечить ему необходимый уход в изоляторе тоже