библиотеке. Покидая Перу, Сан-Мартин взял с собой на память знамя конкистадора Франсиско Писарро, завоевавшего государство инков в XVI столетии, и колокольчик трибунала инквизиции. Сан-Мартин оставил в Перу армию из 6280 бойцов (280 чилийцев, 2 тысячи аргентинцев и 4 тысячи перуанцев), из которых боеспособных было всего лишь 2 тысячи.
Уход Сан-Мартина со сцены показывал, что он действовал исключительно в интересах великого дела освобождения колоний от испанского господства. Ведь если бы в Сан-Мартине взяли верх эгоистические чувства и корыстные побуждения, он вошел бы в конфликт с Боливаром, остался в Перу и попытался использовать любую возможность для сохранения в своих руках власти, что крайне осложнило бы обстановку и затянуло бы освободительную войну на неопределенное время.
Благородный поступок Сан-Мартина, сумевшего трезво оценить обстановку и сделать правильные выводы, заслужил ему признательность народов Латинской Америки.
С отъездом Сан-Мартина из Перу заканчивается его активное участие в борьбе за независимость испанских колонии. Сан-Мартин возвратился в Буэнос-Айрес, раздираемый гражданской войной, но, верный своему кредо, отказался в ней участвовать. Его шпага могла разить только испанцев, а не своих соотечественников. Не пройдет и года, как он уедет из Аргентины во Францию в добровольное изгнание. Он умрет на чужбине в 1850 году.
Тридцать лет спустя его прах был перевезен в Буэнос-Айрес и захоронен в кафедральном соборе. Латиноамериканцы чтут память Сан-Мартина, видя в нем достойный пример бескорыстного служения делу свободы и независимости народов.
ПОБЕДА ПРИШЛА В АЯКУЧО
Я считаю, что вся власть верховного существа недостаточна, чтобы освободить эту несчастную страну. Только Боливар, опираясь на силу, может добиться этого.
«В Перу имеются два врага любого справедливого и прогрессивного правительства — золото и рабовладельцы», — писал Боливар, находясь еще на Ямайке в 1815 году. Теперь он готов был сразиться с этими врагами. Боливар знал: если не подорвать влияния перуанских латифундистов, если не привлечь рабов и индейцев на сторону патриотов, то нельзя будет и победить испанскую армию.
После отъезда Сан-Мартина испанцы перешли в наступление и стали теснить аргентино-чилийские войска. Перуанский конгресс избрал президентом богатого креола Хосе де ла Риву-Агуэро. Он обратился к правительствам Аргентины, Чили и Колумбии с просьбой о помощи. Чили и Аргентина ответили отказом. В этих странах бушевала междоусобица.
Колумбия через Боливара послала перуанцам несколько тысяч солдат во главе с Сукре. Сам Боливар отказался пока что вступить в Перу; по его словам, он ожидал разрешения на это колумбийского конгресса. В действительности же он не решался на такой шаг, не располагая более мощными военными силами.
В Боготе многие выступали против планов Боливара принять участие в освобождении Перу. Сказывался провинциальный кругозор местных руководителей. Население Новой Гранады устало от войны и без особого энтузиазма относилось к предстоящему походу в далекое Перу. Некоторым новогранадским деятелям хотелось, чтобы Боливар отправился в Перу без разрешения колумбийского конгресса. Тогда можно было бы объявить его нарушителем законов и не обращать внимания на его требования о посылке солдат, оружия и провианта, столь необходимых для продолжения войны.
Боливар в своих письмах из Гуаякиля Сантандеру доказывал, что в случае победы испанцев в Перу они обратили бы свои силы против Колумбии и дошли бы до Боготы. У колумбийцев не оставалось резервов, а без них не победить врага.
В апреле 1823 года Боливар писал вице-президенту: «Мы израсходовали огромные средства, мобилизовали бесчисленное количество людей, чтобы послать шесть тысяч человек в Перу. У нас осталось только тысяча пехотинцев и кавалеристов да двести артиллеристов. Пытаюсь организовать три батальона из местных людей, но это пустая трата времени, они все равно разбегутся. Из десяти тысяч рекрутов остается тысяча. Большинство солдат, отправленных нами в Лиму, женаты, местные жители женятся молодыми, холостяков нет. Между прочим, я применил суровые меры для сбора людей и денег на перуанскую экспедицию. Это было сплошное насилие. Чтобы заполучить три тысячи рекрутов и двести тысяч песо, пришлось опустошить города и деревни. Я сам знаю границы насилия, их мы переступили. В Кито и Гуаякиле мы ловили людей на улицах а в церквах. Деньги добывали острием штыка. Местные люди не привыкли жертвовать собой и считают себя в безопасности, если фронт находится на расстоянии трехсот миль от их местожительства. Я всегда делал все возможное для получения необходимых ресурсов, и если я прошу у правительства помощи, то только потому, что иного выхода нет».
Богота медлила с ответом. Там не спешили идти на помощь Боливару. Даже верный Сукре, который больше, чем кто-либо другой, разделял его взгляды, не верил в успех перуанской кампании, считая, что в ней Колумбия может завязнуть и потерять все то, что она к тому времени приобрела.
«Я скорей радуюсь, чем огорчаюсь, тем, что обещанные две тысячи солдат не прибыли, — писал Сукре из Кальяо Боливару. — Я не хотел бы видеть здесь больше колумбийцев, слишком многие из них гибнут. У меня сердце обливается кровью, когда наблюдаю, как они страдают, и когда думаю, сколько им еще придется испытать. Опыт убедил меня, что мы должны действовать подобно другим государствам — в первую очередь защищать наши интересы, а не всей Америки, как делали до сих пор».
Но Боливар продолжал настаивать: именно интересы колумбийской независимости требуют разгрома мощной испанской армии в Перу.
Между тем испанцы нанесли новое поражение перуанской армии, которой командовал теперь генерал Санта-Крус. Рива-Агуэро вступил в тайные переговоры с испанцами с намерением сдаться. В Лиме сделали вывод: только активная помощь колумбийских войск и непосредственное вмешательство Боливара, одно имя которого было предвестником победы над испанцами, могли спасти судьбу Перу.
Перуанский конгресс сместил Рива-Агуэро, назначил на его место маркиза Торре Тагле и обратился к Боливару с просьбой вступить в Перу и взять в свои руки правление республикой.
На этот раз Боливар принял приглашение. К счастью, 3 августа 1823 года наконец было получено разрешение конгресса на его отъезд в Перу. Курьер добирался из Боготы в Эквадор почти два месяца. 7 августа Боливар и его штаб оставили Гуаякиль и отбыли на бригантине «Чимборасо» в Кальяо, куда прибыли после двадцатипятидневного плавания. Здесь от имени перуанского конгресса их приветствовал Торре Тагле. Он ознакомил каракасца с положением в стране и с поведением Рива-Агуэро, который, обосновавшись в городе Трухильо, вел борьбу против конгресса.
Из Кальяо Боливар поспешил в Лиму, где народ устроил ему восторженный прием. Освободитель произвел хорошее впечатление и на богатых креолов. Они ожидали встретить чуть ли не Робеспьера, жаждущего во главе мулатов и негров предать огню и мечу их дворцы и семьи, а вместо этого увидели светского кабальеро, танцора и гурмана.
Но чего же потребует Боливар за свою помощь в борьбе с испанцами? Сан-Мартин — наш протектор, рассуждали креолы, не захочет ли Боливар стать нашим королем?
На этот вопрос Боливар ответил на банкете, устроенном в его честь аристократами в Лиме:
— Я надеюсь, что американские народы никогда не воздвигнут трон на своих землях. Не следует забывать, что Наполеона поглотила морская пучина, а император Итурбиде был свергнут с престола[21]. Такая участь ожидает, я уверен, претендентов на корону и в Южной Америке.
Армия перуанцев таяла на глазах. Под командованием Боливара находилось всего лишь пять тысяч боеспособных солдат, у испанцев же в горах было почти в четыре раза больше. Боливар слал курьера за курьером в Боготу к Сантандеру, настаивая на присылке новых и новых подкреплений.
— Передайте генералу Сантандеру, — говорил Боливар Дьего Ибарре, одному из своих курьеров, — что нам необходимы еще двенадцать тысяч солдат. Объясните ему, что это не такая большая плата за
