принял за особенности, связывающие австралопитека с человеком, в сущности, идентичны особенностям, характерным для молодых горилл и шимпанзе…»
А вот какие мысли высказал в Вене на конференции австрийских ученых Вальтер Абель, сын знаменитого палеонтолога Отенио Абеля. Детальное сравнение черепа из Таунгса с черепом гориллы убеждает в том, что австралопитек имеет общего с нею предка. Разумеется, у него есть черты, сходные с человеческим черепом, и в этом отношении Дарт во многом прав. Возможно, это свидетельствует об отделении австралопитека от одного с человеком предкового ствола. Однако такое событие произошло не менее 70 миллионов лет назад. Если бы в Таунгсе нашли череп взрослого австралопитека, то, по мнению Абеля, сразу стало бы ясно, что подобную обезьяну нельзя считать предком человека.
Темпераментный, экспансивный Брум, знакомясь с этими глубокомысленными заключениями, не стеснялся в выражениях, направленных в адрес противников «бэби».
— Это поразительно! — возмущался он, встречаясь с Дартом. — Мы приглашаем Хрдличку в Йоханнесбург как величайшего американского антрополога, показываем ему почти полный ископаемый череп интереснейшего существа вместе с превосходным слепком внутренней полости его черепа и что же узнаем?! Оказывается, эксперт не способен — да, да, не способен — высказать свое мнение о ценности открытия и требует не чего-нибудь, а «добавочных образцов»! Я уже не говорю об этом новоявленном лидере антропологии Вудворде. Он проявляет странную и выразительную неуверенность в себе. Будь моя воля, я никогда бы не послал ни в Лондон, ни в Вашингтон ни одной кости ископаемого человека. Тамошние антропологи способны десятилетиями глубокомысленно сидеть над образцами, пока не покроются вместе с ними пылью и паутиной! Где, я вас спрашиваю, публикация черепа из Брокен Хилла? Сколько еще нужно времени Вудворду, чтобы «изучение», наконец, завершилось изданием, нужным всем позарез?
Дарт говорил что-то о вреде поспешности в таком важном деле и о мудрой осторожности знатоков его, но сам тоже тяжело переживал крутой поворот в оценке значения его открытия. Разумеется, он готовился к огорчениям, однако то, с чем ему вскоре пришлось столкнуться, превзошло всякие ожидания. Антропологи столь усердно обсуждали обезьяньи черты его «бэби», что вскоре «малыш» превратился под пером популяризаторов-журналистов в символ уродства. Служители прессы, которые совсем недавно умоляли Дарта об интервью, теперь старались превзойти друг друга в остроумии по адресу юного «чудовища из Таунгса». В состязание включились даже респектабельный лондонский еженедельник «Spectator» («Очевидец») и консервативная газета «Morning Post» («Утренняя почта»). Конферансье разыгрывали друг с другом сценки на подмостках мюзик-холлов Британии: «Послушай, кто эта девушка, с которой я видел тебя прошлым вечером? Она что — из Таунгса?» Композиторы сочиняли песенки, посвященные обезьяне из Трансвааля. В парламенте, который заседал в Йоханнесбурге, один из депутатов, распаленный дискуссией, обратился к своему противнику со следующими словами: «Если это действительно так, как сказал почетный член Таунгса…» Оскорбленный парламентарий обратился с решительным протестом к председателю, который серьезно призвал «почетных членов обращаться к другим почетным членам, учитывая их внешний облик». Австралопитек приобрел такую известность, что даже путешествовавший по Южной Африке принц Уэлльский высказал милостивое желание осмотреть череп из Таунгса. В Йоханнесбурге он покровительственно заявил: «В Южной Африке я, кажется, ни о чем более не слышу, как о «бэби» профессора Дарта!»
Шутки шутками, но за ними определенно стояло нечто более серьезное. Недаром «Observer» («Наблюдатель») именно в это время обрушился на «дарвинистов и эволюционистов», а церковные круги выступили с «напоминанием» пастве о «божественном происхождении человека». Все это произвело нужный эффект: в медицинскую школу университета посыпались разгневанные и наполненные угрозами письма религиозных фанатиков. Вот один из образцов почты Дарта тех дней; «Как можете вы, с даром гения, вложенным в вас богом, а не обезьяной, изменить создателю и стать пособником дьявола, а также его послушным орудием?» Дело, наконец, дошло до призывов упрятать Дарта в дом для умалишенных.
Дарт вначале не терял присутствия духа. Он не отказывался от лекций, читать которые его просили всюду, пытался изготовить муляжи черепа «бэби», чтобы разослать их по музеям и в антропологические учреждения Европы и Америки. Ему помогали немногочисленные друзья, работавшие в Южной Африке. Так, Брум направил ряд писем с дополнительными аргументами относительно сходства австралопитека с человеком Солласу в Оксфорд. Дарту приятно было узнать о том, что Соллас изменил свое отношение к «бэби». В письме Бруму английский антрополог писал: «Мои собственные наблюдения базировались ранее на схематичных иллюстрациях, сопровождавших сообщение Дарта в «Nature», и поэтому я думал, что он описал череп нового вида шимпанзе или гориллы. Но ваши письма и иллюстрации в «African Pictorial» («Африка в иллюстрациях»), которые Вы так любезно прислали мне, вселили в меня новый дух уверенности… Предмет этот кажется мне настолько важным, что требуется не что иное, как полное монографическое издание… Разрез представляет дело в совершенно ином свете. Мы, правда, не имеем большой коллекции черепов молодых шимпанзе, но их все же достаточно, чтобы сравнить с находкой в Таунгсе. Я теперь вижу больше различий между ними, и как много проявляется человеческих особенностей у австралопитека. Я даже назвал бы его Homunculus. В статье для «Nature» я показываю, как значительно отличается австралопитек от шимпанзе даже только по разрезу, а теперь работаю над другой статьей, в которой покажу, как он близок человеку. Лоб «бэби» совершенно человеческий, а не антропоидный… Мне абсолютно ясно, что по ряду важных особенностей… австралопитек ближе гоминидам, чем к любой из современных антропоидных обезьян!»
Соллас действительно опубликовал свои заключения в «Nature», а затем оказал Дарту значительную поддержку, напечатав статью в «Quarterly journal of the Geological Society» («Квартальный журнал Геологического общества»). В ней он писал: «Я принимаю заключения профессора Дарта. Австралопитек, несомненно, в значительной мере отличается от антропоидных обезьян и по важным особенностям сближается с гоминидами».
Дарт с помощью студента-медика реконструировал полный череп австралопитека, а затем его шею и плечи. Реконструкция облика «бэби», выполненная художником Бэнсоном, была представлена в выставочный комитет Лондона вместе со схемой родословного древа человека, у подножия которого Дарт поместил австралопитека (следующие звенья — питекантроп, гейдельбергский человек, неандерталец…). Стенд венчала решительная надпись: «Африка — колыбель человечества». Однако скоро выяснилось, что переубедить скептиков не так-то просто. Посетивший выставку Кизс придирчиво осмотрел реконструкцию «бэби», взглянул на родословное древо и сказал репортерам: «Нельзя считать, что таунгский череп принадлежал «недостающему звену». Осмотр муляжей убеждает в неверности заявлений Дарта. Австралопитек — молодая антропоидная обезьяна, и я не испытываю никаких колебаний, предлагая поместить эту ископаемую форму в группу горилл и шимпанзе. К тому же «бэби» слишком поздний по времени, чтобы оставаться среди предков человека».
Что же удивляться тому, что Кизс, избранный председателем Конгресса развития науки, который проходил в Лидсе в 1927 г., ни словом не упомянул об австралопитеке, но зато превозносил значение эоантропа и даже признал питекантропа.
Четыре года потребовалось Дарту, чтобы закончить книгу о черепе австралопитека. И вот, наконец, в 1929 г. она написана и отправлена в Лондон Эллиоту Смиту. Сделано это не случайно: от других издательств предложений давно нет, а в Йоханнесбурге не находят средств для ее публикации. Параллельно все эти годы продолжалась кропотливая расчистка зубов, чтобы можно было разъединить верхнюю и нижнюю челюсти. 10 июля 1929 г. Дарт блестяще выполнил эту задачу и впервые взглянул на жевательную поверхность зубов. По характеру стертости коренных, выступам и желобкам они удивительно напоминали человеческие зубы и в то нее время резко отличались от зубов антропоидных обезьян. За выводом такого рода стояло многое, в том числе сходство с человеком по характеру питания, то есть
