первый же вечер произошло техническое чудо. Когда я перевернулся с боку на бок, раздался треск, и кровать превратилась в кресло, зажав при этом отдельные части моего тела в пружинные тиски. Из мебельных объятий меня освободили супруги Рыбаковы.
За неделю до отъезда дядя Коля перевёл меня из чулана на чердак. Там было прекрасно. Из слухового окна открывался живописный вид.
Вы мо-ожете спросить, почему я не покинул владений дяди Коли и не пошёл искать более удобных жилищных условий. Спросите, и я вам отвечу. Одну такую попытку я сделал. Я как-то зашёл в приглянувшийся мне дворик. Первый, кого я увидел, был человек с бородой, спавший беспокойным сном в гамаке между домом и курятником. Из курятника доносилось громкое кудахтанье — там гремел транзистор, ублажая звуками джаза живущих в курятнике дикарей.
Итак, я жил на чердаке. Я жил один, это располагало к задумчивости и к желанию постричься в монахи, что, к слову говоря, сделать было значительно проще, чем постричься в местной парикмахерской. Пострижение в монахи потребовало бы значительно меньше времени.
Так вот — к вопросу об одиночестве. Я ещё не сказал вам, что очень подружился с той, которую легкомысленно назвал рыженькой. Она оказалась милой, остроумной молодой женщиной, тоже москвичкой.
— Давайте встретим рассвет у моря, — как-то сказал я.
— Давайте, — согласилась она.
Розно в полночь, не зажигая огня, я опустил ногу в люк, ведущий с чердака. Покрутив ногой, как ложечкой в стакане, я убедился, что приставной лесенки нет на месте. Её, наверно, куда-то уволок хозяйственный дядя Коля. Тогда я вылез на крышу.
— Ку-ку, — услышал я снизу из темноты знакомый женский голос.
— Ку-ку! — ответил я и, повиснув на жёлобе, спрыгнул вниз, где, по моим расчётам, находились кусты.
Произошло следующее. Возле дома, рядом с местом моего приводнения (заметьте, не приземления, а приводнения), стоял, как выяснилось в дальнейшем, студент Ф. и его подруга студентка М. Они целовались. Я спрыгнул, не задев целующихся, так как про-олетел чуть левей и попал прямо в большую бачку, полную дождевой воды.
Если бы студенты не целовались, они бы, наверно, сразу закричали. Моя идиотская реплика: «Извините, кажется, я не туда попал!» — вызвала у них лёгкое смятение.
А я… Когда я переоделся и ушёл к морю с той, которая куковала в ночи, я вдруг почувствовал, что слегка за-аикаюсь.
Но вы замечаете, у меня это уже проходит.
Сейчас октябрь. Я уже приступил к работе. И она уже работает, Мы встречаемся ежедневно. Я счастлив и не сержусь на Сашку Шилобреева. Больше того — я ему благодарен. Я себя отлично чувствую. И теперь мне, вернее, нам уже не страшен ни-икакой отдых…
Малыш
Как сейчас помню, было это седьмого сентября. Вызывает меня Лопатин Алексей Николаевич, заведующий отделом информации. «Саша, а не дать ли нам в субботний номер строчек сто занятной информации?» Я говорю: «Прекрасная идея». Тогда он говорит: «Вот тебе домашний адрес, поезжай и побеседуй с Валентиной Ивановной Смирновой». Спрашиваю: «Кто такая?» Он отвечает: «Узнаешь на месте». Я говорю: «А всё-таки какая проблема?» — «Проблема воспитания». Я говорю: «Понятно, моральная проблема…» А он улыбается: «Нет, пожалуй, не столько моральная, сколько физическая». — «Понимаю, спорт, воспитание молодёжи?» А он говорит: «Почти угадал. Воспитание молодёжи, но не спорт». Я говорю: «Ладно, Алексей Николаевич, еду, Правда, вы что-то скрываете, но это даже интересно».
Минут через сорок являюсь по адресу. Звоню. Открывает молодая женщина.
— Здравствуйте. Глебов.
— Здравствуйте. Вы из редакции?
— Так точно.
— Заходите, пожалуйста.
Вхожу. Небольшая квартирка, по-видимому, двухкомнатная. Обстановка современная. Книг много. Тахта. Зеркальный шкаф. Цветы.
Я говорю:
— Валентина Ивановна, я к вам приехал для беседы, но в редакции мне почему-то не сказали, о чём мы будем с вами беседовать… Вы в курсе дела?
Она улыбается:
— Думаю, что да. Но я полагаю, что беседу лучше всего вести за чашкой чаю. Правда? А чай у меня кончился. Если не возражаете, я вас оставлю на несколько минут, только спущусь в магазин. Я даже ключа с собой не беру, позвоню — и вы мне откроете, хорошо?
Я говорю:
— Пожалуйста, конечно.
Ушла она, а я сижу и думаю. Интересно, кто она по специальности? «Проблема воспитания». Подошёл к полке. Может, по книжкам догадаюсь, чем человек занимается. Смотрю, книги как книги: проза, стихи. Десятка три томов. «Зоология», сочинения Брэма. Ага, смекаю, всё ясно, или учительница, преподаёт зоологию, или научный работник…
Стою я этак, размышляю, вдруг слышу: за дверью в соседней комнате кто-то скребётся весьма настойчиво и мяукает. Думаю, наверно, кошка гулять просится. Подхожу, поворачиваю ключ, открываю дверь…
Если бы Валерий Брумель увидел мой прыжок, он бы понял, что ему не с Томасом надо соревноваться, а со мной. Я потом дня три не мог сообразить, как я очутился на шкафу.
Может, вам интересно знать, почему я выкинул этот легкоатлетический номер? Была причина. И довольно уважительная.
В комнату вошёл… лев. Царь зверей.
Вот я сейчас рассказываю, и у меня по спине мурашки бегают.
Входит лев, останавливается, смотрит на меня и вроде прикидывает, когда меня со шкафа стащить — сейчас или немного погодя. Стоит он так, потом опускается на передние лапы, и тут, братцы, я чувствую, что через минуту в редакции освободится штатная единица…
Потом вижу, лев зевнул во всю пасть, а сам с меня глаз не сводит. И тут мне даже показалось, что он подмигнул: дескать, сейчас с тобой займусь!.. Я сижу на шкафу, зубы у меня стучат, как отбойный молоток, а лев отвернулся и спокойно ушёл в другую комнату.
Я думаю: что же мне теперь делать? А? По телефону позвонить, куда? И как? Телефон у тахты, внизу. И лев тоже внизу. Что делать, братцы?
Вдруг звонок. Это хозяйка вернулась.
Я кричу:
— Я не могу открыть, я на шкафу.
— Почему? Что случилось?'
Я не успеваю ответить, вижу, лев одолел комнату в два прыжка, стоит в передней и рычит у двери. И так он рычит, ужас!
— Зачем вы выпустили Малыша? — Это хозяйка квартиры, Валентина Ивановна, с лестничной площадки кричит. — Да вы не бойтесь. Ничего страшного, он же ещё совсем молодой!..
А я сижу на шкафу и думаю: он совсем молодой и я совсем молодой, но если он до меня доберётся, то пожилым я уже не буду никогда.
А Валентина Ивановна кричит:
— Пока я его здесь отвлекаю, позвоните в домоуправление — до семь семьдесят семь девяносто
