— Где он? — спросила она.
Он обладал достаточной властью, позволявшей ему допускать провал.
— Если б мы только знали, так мы оба были бы счастливы! — снизошел он до откровенного признания, словно в ее вопросе было отчаяние, и своей длинной рукой указал на кресло, настаивая, чтобы она села.
«Мы, — подумала она. — Мы — словно мы равные, а ведь командуешь ты. Неудивительно, что Том влюбился в тебя с первого взгляда».
Они сидели друг против друга: она — на золоченой софе, он — в золоченом кресле. Девушка-славянка принесла на подносе водку, корнишоны и черный хлеб; ее обожание было непристойно — так усердно она приседала и улыбалась до ушей. «Одна из его Март, — подумала Мэри. — Магнус называл их его секретаршами». Он налил в рюмки, осторожно беря каждую по очереди, чистой водки. И, глядя на Мэри поверх края рюмки, выпил за нее. «Так делает и Магнус, — подумала она. — И научился он этому у тебя».
— Он не звонил? — спросил он.
— Нет. Он не может.
— Конечно, не может, — сочувственно согласился он. — Магнус же знает, что дом на прослушивании. А не писал?
Она отрицательно покачала головой.
— Разумно поступает. Его ищут повсюду. Они безмерно злы на него.
— А вы?
— Как я могу злиться на человека, которому я стольким обязан? В последнем своем сообщении он говорил, что не желает больше видеть меня. Сказал, что считает себя свободным от всех обязательств и — до свидания. Я искренне позавидовал ему. Какую же он вдруг обрел свободу, что не желает ее с нами делить?
— Он и мне сказал то же самое — я имею в виду насчет того, что он теперь свободен. Он, по-моему, сказал это нескольким людям. В том числе — Тому.
«Почему я говорю с ним, как со старым любовником? Что же я за проститутка, если могу сбросить с себя верность мужу, как платье?» Потянись он к ней и возьми ее за руку — она бы не воспротивилась. Привлеки он ее к себе…
— Надо было ему прийти ко мне, когда я ему говорил, — продолжал он все тем же раздумчивым, упрекающим тоном. — «Кончено, сэр Магнус, — сказал я ему тогда (так я его обычно называл). — Извини уж».
— Это было на Корфу, — сказала она.
— На Корфу, в Афинах, всюду, где я мог с ним разговаривать. «Присоединяйся ко мне. Мы оба свое отслужили, ты и я. Пора нам, старикам, уступать поле деятельности следующему, рвущемуся в бой поколению». Он со мной не соглашался. «Неужели ты хочешь быть вроде тех несчастных стариков актеров, которых буквально стаскивают со сцены?» — сказал я. Он меня не слушал. Так твердо он был уверен, что выйдет чистым.
— И чуть не вышел. А может, даже и вышел. Так он считал.
— Бразерхуд выиграл для него немного времени — только и всего. Даже Джек не в силах был вечно сдерживать прилив. А кроме того, Джек теперь присоединился к шакалам. Ярость обманутого покровителя и с адом не сравнить.
«Это он привил свой стиль Магнусу, — подумала она, узнавая нечто знакомое. — Стиль, каким Магнус хотел писать свой роман. Это он научил Магнуса быть выше человеческих слабостей и, презирая свою смертность, смеяться, словно бог, над собой. Он сделал для Магнуса все, за что бывает благодарна женщина, — вот только Магнус был мужчиной».
— Его отец, похоже, был человеком весьма таинственным, — сказал он, раскуривая новую сигару. — В чем там было дело, вы не знаете?
— Не знаю. Я никогда с ним не встречалась. А вы?
— Множество раз. В Швейцарии, где Магнус жил студентом; отец у него был известным английским морским капитаном, пошедшим на дно со своим кораблем.
Она рассмеялась. «Да поможет мне небо, я же смеюсь. Теперь я обрела нужный стиль».
— О да. А когда я в следующий раз услышал о нем, он уже был крупным финансовым тузом. Щупальцы его протянулись во все банкирские дома Европы. Он чудом не потонул.
— О Господи, — пробормотала она. И снова разразилась безудержным очищающим смехом.
— Поскольку я в ту пору был немцем, я, естественно, почувствовал огромное облегчение. Меня действительно мучила совесть, что мы потопили его отца. Вы не знаете, что есть в вашем муже такого, из- за чего всегда испытываешь муки совести в связи с ним?
— Его потенциал, — не думая, сказала она и сделала большой глоток водки. Она дрожала, и щеки у нее пылали. А он спокойно смотрел на нее, помогая ей тем самым взять себя в руки. — Вы — его другая жизнь, — сказала она.
— Он всегда говорил, что я — самый давний его друг. Если вы знаете, что это не так, пожалуйста, не разрушайте моих иллюзий.
Постепенно рассудок ее прояснился.
— Насколько я понимаю, это место занимал некто по имени Мак, — сказала она.
— Где вы слышали это имя?
— Я видела его в книге, которую он пишет. «Мак, дорогая моя, это самый мой давний друг».
— И все?
— О нет. Там гораздо больше, Маку отведено немало места на каждой пятой странице. Мак то и Мак это. Когда они нашли фотоаппарат и книгу шифров, они нашли также засушенные на память маки.
Она надеялась сбить с него спесь, а получила взамен благодарную улыбку.
— Я польщен. Он прозвал меня этим причудливым именем — Мак — много лет тому назад. Я был для него Маком большую часть нашей жизни.
Каким-то чудом ей удалось не сдаться.
— Так кто же Пим? — спросила она. — Коммунист? Быть не может. Слишком уж это нелепо.
Он развел длинными руками. И снова улыбнулся — заразительно, мгновенно предлагая ей разделить его недоумение.
— Я задавал себе этот вопрос много раз. А потом подумал: ну кто в наши дни верит в брак? Магнус из тех, кто ищет. Разве этого не достаточно? В нашей профессии, я уверен, большего нельзя и требовать. Могли бы вы выйти замуж за убежденного идеолога? У меня был дядя, который одно время был лютеранским пастором. Он нагонял на нас смертельную скуку.
Силы возвращались к ней. Она меньше злилась. Больше возмущалась.
— А что Магнус для вас делал? — спросила она.
— Шпионил. Правда, избирательно. И часто — очень энергично, что вам знакомо. Когда жизнь его складывается счастливо, он верит в Бога и хочет всем делать подарки. А когда у него дурное настроение, он надувается и не желает идти в церковь. И тем, кто его ведет, приходится с этим мириться.
Ничего с ней не случилось. Она сидит и пьет водку в чужой конспиративной квартире. Незнакомец произнес приговор, бесстрастно подумала она, как если бы присутствовала на чьем-то суде. Магнус мертв. Мэри мертва. И умер их брак. Том — сирота, у которого отец был предателем. И все в полном порядке.
— Но я-то его не веду, — спокойно возразила она.
Он, казалось, не заметил появившегося в ее голосе холода.
— Позвольте мне немного склонить вас в свою пользу. Мне нравится ваш муж.
«Еще бы не нравился, — подумала она. — Он же принес нас тебе в жертву».
— А кроме того, я ему обязан, — продолжал он. — Чего бы он ни пожелал иметь в конце жизни, я все могу ему дать. Я куда предпочтительнее Джека Бразерхуда и его службы.
«Ничего подобного, — подумала она. — Вот уж нет».
— Вы что-то сказали? — спросил он.
Она грустно улыбнулась и покачала головой.
