Его светлость яростно махнул рукой в сторону, куда скрылся повешенный, обернулся к приставу, но вместо слов изо рта у него вырвалось нечленораздельное шипение. Он прочистил горло и приказал оторопевшему служителю арестовать наглеца, посмевши прервать судебное заседание.
– Он только что ушел вон туда. Арестовать его и привести ко мне. Чтобы через десять минут он был здесь, а не то я у вас с плеч сорву! – гремел он, обшаривая глазами зал в поисках должностного лица.
Поверенные, адвокаты, просто досужие зрители дружно повернули головы в направлении, куда, потрясая изуродованным кулаком, указывал судья Харботтл, и обменивались впечатлениями. Никто не заметил никакого смутьяна. Все спрашивали друг друга, не лишился ли достопочтенный судья рассудка.
Поиски ничего не дали.
Его светлость закончил обвинительную речь куда более спокойным тоном. Когда присяжные удалились на совещание, он принялся рассеянно оглядывать зал; казалось, его ни на грош не волнует, повесят обвиняемого или нет.
ГЛАВА 5. КАЛЕБ СЫЩИКС
Тотчас же по окончании заседания судебный пристав передал мистеру Харботтлу письмо, врученное таинственным незнакомцем. Знай судья, кем оно прислано, он, несомненно, тотчас же прочитал бы его.
Однако, взглянув на адрес:
мистер Харбрттл просто сунул письмо в карман и не вспоминал о нем, пока не добрался домой.
Дома он надел теплый шелковый халат, сел поудобнее в библиотеке и не торопясь достал этот конверт вместе с другими из объемистого кармана пальто. Внутри оказалось письмо, явно написанное рукой клерка, и листок пергамента размером с книжную страницу, мелко исписанный плотным «секретарским» почерком, как назывались принятые в те дни среди юристов угловатые каракули.
Письмо гласило:
Судья пробежал глазами пергамент.
– Черт! И они думают провести меня этим шутовством?
Грубые черты судьи насмешливо скривились, однако лицо его побледнело. Кто его знает, вдруг это и вправду заговор. Странное дело: они что, собираются пристрелить его прямо в карете? Или просто запугивают?
Судье Харботтлу было не занимать инстинктивной звериной храбрости. Он не боялся разбойников на больших дорогах и в годы адвокатской практики не раз сражался на дуэлях, большей частью из-за своей привычки сквернословить. Никто не сомневался в том, что он отчаянный боец. Но в том, что касалось Льюиса Пайнвека, ему приходилось быть настороже. Разве не замешана тут разряженная темноглазая кокетка, его экономка Флора Карвелл? Если недоброжелателям удастся напасть на след, то любой житель Шрусбери с легкостью опознает в ней миссис Пайнвек. Разве он сам не поработал как следует над тем, чтобы понадежнее упрятать нежелательного соперника в тюрьму? И разве не знает, как отнесется к этому делу Коллегия адвокатов? Такой скандал способен погубить любого судью.
Дело принимало неприятный оборот, но и только. Впадать в панику было не из-за чего. День или два судья глядел мрачно и больше обычного грубил окружающим.
Он запер бумаги в сейф и неделю спустя вызвал экономку в библиотеку.
– У твоего мужа есть брат?
Когда он столь неожиданно коснулся заупокойной темы, миссис Карвелл вздрогнула и испустила образцовый «поросячий визг», как мило называл проявление ее эмоций мистер Харботтл. Но сейчас у него не было настроения шутить.
– Перестаньте, мадам! Не злите меня. Оставьте ваши шутки и отвечайте на мой вопрос, – сурово приказал он.
Экономка повиновалась. Нет, у мистера Пайнвека нет брата; был когда-то, но давно умер на Ямайке.
– Откуда вы знаете, что он мертв? – спросил судья.
– Он сам мне сказал.
– Не покойник же!
– Пайнвек сказал.
– И все? – ухмыльнулся судья.
Время шло. Судья долго размышлял над загадочным происшествием и становился все угрюмее. Помимо воли дело это занимало его мысли куда сильнее, чем он полагал вначале. Но так случается всегда, когда мы не можем поделиться с кем-то нашими неприятностями; а эту тайну он не мог раскрыть никому.
Настало девятое число. Мистер Харботтл радовался: говорил же он, что с ним ничего не произойдет. Однако беспокойство не оставляло его. Ну что ж, завтра все кончится.
