'Мы оплакиваем наше сиротство, смятение Церкви, прекращение наставлений'. Златоуст, услышав эти слова, ударил указательным пальцем левой руки (обыкновенный его жест во время размышлений) и отвечал: 'Не я первый был учителем Евангелия и не я буду последним. Разве по смерти Моисея не действовал Навин? Разве по смерти Иеремии не нашелся Варух? Разве после взятия на небо Илии не начал пророчествовать Елисей?' Другой епископ на это возразил: 'Вот горе: если мы захотим остаться при наших Церквах, то мы принуждены будем иметь общение с лицами, которые произносят против тебя несправедливый приговор, и даже принуждены будем подписать этот приговор'. Златоуст отвечал: 'Оставайтесь с ними в общении, это необходимо, иначе в Церкви появится раскол; но ни в коем случае не подписывайтесь под несправедливым приговором, ибо я сознаю, что я не сделал ничего, за что я заслуживал бы лишения сана'.
Между тем как велись эти печальные беседы, появились двое уполномоченных от собора, которым поручено было пригласить Златоуста для защиты и объяснения по обвинениям в заседание 'при Дубе'. Этими уполномоченными были молодые и не важные ливийские епископы, очень схожие по своему характеру с их главой Феофилом: они были, судя по историческим известиям, людьми, лишенными нравственных достоинств. К этим двум лицам, в качестве особого секретаря, присоединен был какой-то мальчик. Очевидно, с намерением оскорбить Златоуста, в депутаты к нему были выбраны лица самые незначительные. Но великий святитель не обратил на это никакого внимания. Он вежливо пригласил посланных в зал и дал им возможность со всей честью выполнить поручение собора. Секретарь собора вслух прочел следующую записку, которой Златоуст приглашался на собор: 'Святый (?) собор, собравшийся 'при Дубе', Иоанну (святитель намеренно не назван ни архиепископом, ни достопочтенным в знак того, что собор-де не признает его архипастырем). Мы получили жалобы на тебя, в которых ты обвиняешься в тысяче дурных поступков. Поэтому явись перед нашим судилищем и возьми с собой двух пресвитеров Серапиона и Тигрия, присутствие которых необходимо'. Серапион и Тигрий были лицами, близкими к Златоусту, и, очевидно, были замешаны в преступлениях, приписанных архиепископу Константинопольскому. На это приглашение дано было два ответа: один от епископов, окружавших Златоуста, другой от самого Златоуста. В ответе епископов на имя Феофила говорилось: 'Мы сами должны судить тебя первого, потому что у нас находится обвинительный акт, заключающий 70 пунктов преступлений, совершенных тобой. Кроме того, наш собор гораздо многочисленнее, нежели твой: вас только 36 и почти все из одного округа, нас же 40 из различных округов и в среде нас семь митрополитов'. Со своей стороны Златоуст отвечал на имя не Феофила, а целого сборища. В своем письме он прямо не отказывался явиться на собор, но объявлял, что придет сюда для оправданий только под условием, если будут исключены из состава собора его личные враги - Феофил, Акакий, Севериан и Антиох Птолемаидский. Четыре раза собор приглашал Златоуста явиться для оправдания, и каждый раз Златоуст давал один и тот же ответ. Он дал тот же ответ и тогда, когда то же приглашение было доставлено ему через императорского секретаря, т.е. с ведома императора. Рассказывают, что собор свою злобу на Златоуста, за неявкой его сюда, выместил на трех епископах, с которыми он послал членам собора свой первый ответ: одного из этих епископов на соборе избили, у другого разорвали в клочки его облачение, а на третьего наложили цепи, те самые цепи, которые были приготовлены для Константинопольского архипастыря, если бы он дерзнул прибыть на собор 'при Дубе'.
Собор производил свое исследование жалоб на Златоуста не в его присутствии и неизвестно, как именно. Ясно одно, что собор делал вид, будто он верит всем бессмысленным клеветам на великого святителя. Во время 12-го заседания собора произнесен был приговор против него. Число членов собора к этому времени увеличилось, возросши до цифры 45. Вероятно, некоторые слабые епископы, под давлением придворной партии, может быть, не без борьбы в душе, перешли на сторону Феофила и стали ратовать против святителя. Вот приговор собора относительно Златоуста, тотчас же сообщенный императору Аркадию: 'Принимая во внимание, что Иоанн обвинен во многих преступлениях и что, сознавая себя виновным, он не хотел явиться на собор, - собор на основании закона (против упорных и не желающих явиться для суда) отставил его от должности. Жалобы против него, кроме того, обвиняют его в преступлении против императорского достоинства. Поэтому пусть прикажет благочестивый император изгнать его из Церкви и наказать за преступление против императорского достоинства, так как последний пункт обвинения не подлежит суду собора'. Император, опасаясь народных волнений, согласился только сослать Златоуста, но не решился казнить его, хотя собор ясно подсказывал Аркадию, чтобы он наказал Златоуста смертью, как принято было поступать с презрителями императорского достоинства. Император даже затруднялся, каким образом устроить изгнание Златоуста. Дело в том, что народ, так любивший своего архипастыря, день и ночь толпился вокруг архиерейского жилища и, - явно было, - не хотел без борьбы с правительством дать возможность привести приговор о ссылке в исполнение. Уже сам Златоуст вывел правительство из неловкого положения. Он тайком от народа отдал себя в распоряжение полиции, которая отправила его в Вифинию в город Пренету, ожидая здесь дальнейших распоряжений. Но таких распоряжений не только не последовало, а напротив, все усилия правительства направились к тому, чтобы как можно скорее призвать изгнанного архиепископа снова в столицу. В следующую же ночь по удалении Златоуста, Константинополь посетило сильнейшее землетрясение. Дома и дворцы колебались. Императрица Евдоксия была в ужасе и считала страшное явление за Божье наказание по поводу несправедливого осуждения Златоуста. Она упросила императора возвратить этого последнего на его святительскую кафедру и умоляла изгнанника собственноручным письмом не винить ее ни в чем и прибыть в столицу. Златоуст последовал этому приглашению или, точнее, этим мольбам. Величественное зрелище представляло его возвращение на свою кафедру. Клики народного восторга оглашали весь Константинополь, даже евреи приняли участие в этом празднестве. Босфор покрылся кораблями и лодками, переполненными множеством народа, искавшего случая хоть мельком взглянуть на любимого архипастыря. Берег Босфора со стороны столицы был усеян массами народа со свечами в руках. Здесь смешались в одно целое люди всех сословий, разных возрастов - мужчины, женщины, дети. Все ликовало. Так совершилось вторичное водворение Златоуста среди его паствы!
Паломничество во Святую Землю во времена древней Церкви
Наклонность путешествовать к местам, почитаемым святыми, можно сказать, заключается в религиозной природе человека. Путешествия к этим местам начались не со времен христианских, а гораздо раньше. Язычники до времен Христа ходили на поклонение тем местам, в которых, по их представлению, боги обнаруживали особенное свое присутствие и особенную силу, благодетельную для человека. Ветхозаветные верующие тоже имели свои св. места и предпринимали благочестивые путешествия к ним.
Язычники вообще отдавали предпочтение местным святыням перед святынями других стран и народов; однако же, такие язычники, как греки и римляне, имели несколько чтимых святынь, которым все они, без различия стран и национальностей, воздавали общее религиозное почитание. Знаменитейшими святынями у греков и римлян были Дельфы, Додона, храм Юпитера-Аммона. Особой славой пользовались Дельфы, в Фокиде, где был храм Аполлона. Дельфы почитались центром всей земли. Сюда стекались путешественники из всех стран и народов. Чтобы удостоиться узнать волю бога Аполлона, через жрицу- пифию, пилигримы должны были вступить в храм по совершении установленных очистительных жертв, с музыкой и в торжественной процессии. Храм Аполлона был наполнен различными драгоценными подарками, какие приносили сюда цари, князья и богатые частные лица. После Дельф привлекала к себе множество путешественников Додона в Эпире. Здешний оракул был известен своей древностью. Главными
