ей, как обладающей правами юридического лица (ecclesiis iure restituet). Собственно, этим определением сказано не больше того, что уже было постановлено и Миланским эдиктом. Но этим законодатель не ограничился: он дал право Церкви быть наследницей имуществ, оставшихся после исповедников, не имеющих прямых наследников (ecclesiam haereditatem adire decernimus) (II, 36). Заслуживает внимания и та черта разбираемых эдиктов по сравнению с эдиктом Миланским, что ими дается право и частным лицам — исповедникам христианства, лишившимся своего имущество в предыдущее гонение, — требовать от казны возмещения потерянного (II, 35). Замечательно, что и в новых эдиктах, подобно тому, как и в Миланском, Константин, определяя общие права заблуждающихся язычников, ни слова не говорит о том, какими правами владеют сектанты — еретики и раскольники. Этот вопрос так же обходится здесь, как и в Миланском эдикте. Законодательство не связывает себя никакими определениями на этот счет.
______________________
* Там же, II, 24, 42.
** Там же, cap. 55.
*** Иначе думает Шатэль. Hist, de la destruction du paganisme. Par., 1850. P. 67–68.
**** В науке существуют различные взгляды относительно указов Константина, сохраненных Евсевием. Одни из ученых находят, что это действительные указы Константина, — это те ученые, которые пользуются указами, сохраненными у Евсевия, без всяких оговорок. Другие скептично относятся к этим указам; так, Бурк–хардт полагает, что в эдиктах этих видна'рука христианских священников'(S. 348, 353), а Бригер (Brieger. Constantinus Gr.//Zeitschrift fur Kirchengeschichte, IV, 2. S. 164) считает сомнительным, чтобы они принадлежали самому императору и выражали его образ мыслей. Еще другие из писателей, не разделяя сейчас указанных скептических мнений, полагают, что хотя они и составлены не самим императором, но выражают его подлинные мысли; так, Гасс говорит:'Относительно императорских указов, документов и посланий, сохраненных Евсевием, нужно сказать, что они изложены слишком теологично и слишком проникнуты духом христианским (zu christlich), чтобы думать, что в этом виде они произошли от Константина, но, однако, они довольно достоверны, чтобы судить по ним о воле и мнениях государя'(Gass. Herz., Encykl. Bd. VIII. S. 200.2–te Ausgabe); в этом же роде дает отзыв и Цан:'Очень неправы те, кто сомневается в возможности судить по указам Константина о его собственных мыслях и кто полагает, что эти указы суть произведения духовных лиц, на которых Константин лишь ставил свое имя. Говорить так значит мало знать Константина. Притом же эти документы написаны вовсе не языком тогдашних церковных произведений. Секретари Константина излагали его мысли, но в такой оболочке, которая нравилась повелителю'(Zahn. S. 21). С последним мнением нельзя не согласиться.
______________________
Таким образом, рассматривая два важнейших законодательных акта, изданных Константином после победы над Лицинием, мы замечаем, что они покоятся на тех же принципах, на каких и Миланский эдикт. Константин по–прежнему выражает свое особенное благоволение христианам и Церкви и по–прежнему же ограничивает свои отношения к язычникам отношениями толерантности. Но все это выражено в новых законодательных актах яснее, прямее и энергичнее. Теперь уже никто из подданных не мог сомневаться, что права, какие прежде, во времена гонений, принадлежали языческой религии, отныне принадлежат христианству, а языческая религия хотя и не лишена защиты, но не имеет оснований рассчитывать на покровительство. Принципы остались те же, но они проведены в новых законодательных актах последовательнее, а потому в этих законодательных актах дается христианству и Церкви больше государственного значения, чем какое дано было им Миланским эдиктом.
Чем был и кем стал Константин в отношении к христианству и Церкви после победы своей над Лицинием — об этом можно составить себе ясное понятие по тому образу действования, каким заявил себя он во вторую половину своего царствования, по вопросам, касающимся религиозного положения Империи. Образ его действования за это время служит лучшим комментарием к тем указам его, какие мы сейчас обозрели. Мысль его о том, что хотел он сделать для государства в религиозном отношении, к чему стремился, выражается теперь с большей ясностью, чем как это было прежде. Он прямо заявляет, что потому оказывает свое покровительство христианству, что желанием его было объединить народы в религиозном отношении, утвердить в сердцах всех единую веру — христианскую. Нигде эта мысль не выражена с такой поразительной ясностью, с какой она заявлена в письме его к Александру, епископу Александрийскому, и известному Арию.'Ставлю в свидетели Самого Бога, — писал император, — Помощника в моих предприятиях и Спасителя всех, что во всех действиях я руководствовался двумя побуждениями. Во–первых, я предположил представления всех людей о Божестве соединить как бы в один общий строй; во–вторых, возвратить прежнее здоровье целому организму Империи, пораженному как бы некоей тяжкой болезнью (разумеется, отсутствие единодержавия в Империи. — А. Л.). Поставив это задачей для себя, одно я решил, взвешивая все тайным взором мысли; другого я пытался достигнуть силой оружия. Я понимал, что если бы, согласно моим задушевным желаниям, я установил общее согласие в мыслях между всеми почитателями Бога, то это принесет пользу и управлению государственному, дав ему изменение, соответствующее благочестивым расположением всех'*. Всех привести к религиозному единению через распространение и утверждение христианства в Империи — вот, что было глубочайшим стремлением Константина. Отсюда его покровительство христианству. Торжество христианства в душах всех людей, подчиненных его скипетру, занимало его, как цель его жизни. Для того чтобы достигнуть этой цели, он входит в самое тесное общение с представителями христианства — епископами. Он хочет слиться с ними в единстве стремлений и действий. Это желание было в нем так сильно, что он позволял себе выражать его в очень энергичных словах. При одном случае он сказал христианским епископам:'Вы — епископы внутренних дел Церкви, а меня можно назвать поставленным от Бога епископом внешних дел'(????? ??? ??? ? ? ?)**. Существует немало комментариев к этим знаменитым словам Константина, но и без подробного комментария мысль императора понятна. Он отдавал себя на служение Церкви, как делает это каждый епископ. И действительно, он, Константин, заявляет себя в деятельности такой же заботливостью о Церкви и ее благоденствии, какая подобает доблестному епископу. Разделения и споры в Церкви (по поводу арианства) лишают его ночного покоя и заставляют его стенать и проливать слезы; он соболезновал душой, как будто бы с ним случилось личное несчастье;*** он не мог равнодушно смотреть на то, что христианское учение сделалось предметом комических выходок на театральных подмостках****. Церковные разделения он почитал хуже тягостной и страшной войны*****. Отсюда он принимает меры для водворения мира в среде христианского общества. Становясь всецело на стороне кафолической Церкви, он лишает своего благоволения сектантов, как врагов его задушевного желания — водворить единение в душах своих подданных. В одном из своих законов, изданных в 326 году, император объявил:'Привилегиями, допущенными по уважению к религии, должны пользоваться только блюстители кафолического закона. Еретиков же и схизматиков мы повелеваем считать не только чуждыми этих привилегий, но и обязывать разного рода повинностями и заставлять нести их'******. Константин, кроме того, издавал специальные законы, направленные к стеснению различного рода еретиков и раскольников,******* не исключая ариан********. Его больше всего сокрушало здесь'гибельное разномыслие'.
______________________
* Еесев. Жизнь Константина, II, 64–65.
** Евсев. Жизнь Константина, IV, 24.
*** Ibid. И, 72; И, 63.
**** Ibid. 11,61.
***** Ibid. III, 12.
****** Cod. Theod., lib. XVI, tit. V, cap. I.
******* Евсев. Жизнь Константина, HI, 64–65.
******** Сократ. История. I, 9.
______________________
Действуя подобным образом против еретиков и схизматиков, Константин, однако же, весьма мало делал для того, чтобы сокрушить таких врагов христианской Церкви, какими были язычники. Как и после Миланского эдикта, Константин не обращает общих репрессивных мер на язычников. Известно лишь несколько его частных мер, направленных к устранению наиболее мрачных сторон языческого культа*. Что же касается принятия общих и решительных мер против язычества, то весьма сомнительно, чтобы они
