боись.
– Так что же, в путь! – Карабан сунул Чаку в руки револьвер с патронташем и хлопнул себя по бедрам. – Идем войной на некроз! Лезь в кабину, братишка.
Юна тронула меня за колено, и я присел возле нее. Из-под пледа показалась смуглая рука, легла мне на шею. Девушка притянула меня к себе и легко коснулась губами щеки. Прошептала:
– Сделай это. Прошу тебя.
Ничего не ответив, я встал и пошел к авиетке.
Небоход взял курс на город. Я сидел сзади, положив на колени пульт, от которого жгут разноцветных проводов уходил за борт, к излучателю под фюзеляжем. Всего через несколько минут мы достигли границы некроза – внизу потянулась болотно-зеленая, с бурыми и желтыми разводами, поблескивающая от влаги корка, повторяющая неровности ландшафта. Я включил излучатель, повернув регулятор мощности до отказа. Карабан набрал высоту, потом вырубил мотор и спланировал вдоль границы плесени. Кажется, он проверял меня, не испугаюсь ли – вряд ли простому наемнику доводилось когда-то раньше летать, – но у меня не было сил изображать испуг, и я просто молча глядел вниз. Вскоре двигатель чихнул и заработал.
Может, для Пустоши это был большой город – мне он показался скорее крупным поселком. Вряд ли там жили больше двух-трех тысяч человек. Ближе к центру дома казались повыше и получше, а на окраине виднелись хибары вроде тех, где обитали рыбари. Эту часть уже затянуло плесенью, и постройки напоминали мшистые валуны, стоящие вдоль темно-зеленых ущелий.
На вершине пологой горы был Форт, состоящий из бетонных плит, части разрушенных высотных зданий, перекрытий, целых кусков древней кирпичной кладки, камней и разбитой старой техники. Насколько я мог разглядеть, стену вокруг него сложили из остовов машин, грузовиков и автобусов, поставленных один на другой и скрепленных цементным раствором. По углам высились четыре башни, за стеной были другие постройки, и над самой большой, квадратным пятиэтажным зданием с плоской крышей, висел дирижабль. Второй парил немного в стороне.
Мы не стали подлетать к вершине, Карабан провел машину над восточным склоном, обращенным к морю плесени, что раскинулось, по словам Юны, почти до Уральских гор.
– Гляди, братишка! – крикнул небоход, оглянувшись. – Сзади оно меняет цвет!
Авиетка качнулась, поворачивая. Там, где мы уже пролетели, по болотно-зеленой корке расплывались серые и коричневые пятна. Некроз, накрытый излучением висящего под фюзеляжем прибора, умирал. Окраинные городские кварталы тоже менялись – плесень сползала с крыш и стен, сваливалась клочьями и целыми пластами, плавясь, стекала на землю.
Я услышал треск, шипение – и только сейчас понял, что в кабине у небохода есть радиостанция. Почему он не включал ее раньше? Ждал, когда станет ясно, что излучатель действует?
Кинув на меня взгляд через плечо, Карабан Чиора заговорил в микрофон. Сквозь рокот пропеллера до меня долетали обрывки фраз: «Прием… Да, восточные склоны… Неизвестный прибор… действует… Это дочь главы Корпорации, она внизу, ранена. Со слугой, надо забрать их… Да, капитан, крайне необходимо… Думаю, эвакуация не нужна… Умер? Тем более ни к чему. Пошлите своих людей на край города, пусть проверят. Если некроз отступает…»
Закончив переговоры, небоход снова повернулся ко мне, но я заговорил первым:
– Кто умер? О ком тебе сказали?
– Глава Корпорации. Тимерлан Гало.
– Что?! – заорал я, подавшись вперед, и едва не застонал от резкой боли в боку. – Ее отец мертв?!
– Ну да… А ты чего взволновался, братишка? Пять дней назад на Тимерлана покушение было, отравили, понимаешь ли. Убийцу не нашли. Его подослали топливные кланы или Замок Омега, или еще кто – до сих пор не известно. Теперь старый Гало покинул нас… И ладно, мы-то живы! Ты откуда вообще, парень? Нездешний говор… Крым?
– Да, с юга, – пробормотал я, откидываясь на спинку сиденья и закрывая глаза.
– А как во все это замешан?
– Юна наняла меня для охраны.
– Так ты простой наемник? Ну, тогда у тебя нет никаких причин мешать мне, правильно?
– Хочешь, чтобы излучатель остался у вас? – спросил я, и в этот момент на пульте в моих руках замигал красным диод.
– Именно. Хорошая плата за помощь в спасении Арзамаса. Значит, так. – Тон небохода изменился. Оставаясь все таким же бодрым, энергичным, Карабан потерял веселость, стал деловым и жестким. – Сейчас мы еще полетаем вокруг горы и по границе некроза. Потом вернемся немного назад. Один дирижабль уже летит в нужное место. Мы садимся, и ты идешь своей дорогой. Хоть в Арзамас, хоть куда, так? Нам с тобой нечего делить…
– Нет, – перебил я. – Как я без ствола пойду? И потом, я должен действовать в интересах того, кто меня нанял.
– Это что еще за разговорчики? «Действовать в интересах» – ты как прохфессор какой-то говоришь. И, к слову, она не нанимала тебя доставлять ей прибор. – Карабан задумался ненадолго и добавил: – Ну ладно, ладно. Как насчет моей хауды? Так и быть, отдам ее тебе. Знатное оружие, кучу денег стоит. Да, парень, и на всякий случай предупреждаю: у меня тут второй револьвер в кобуре. Еще кинжал и электродубинка. Ну и хауда, пока я ее тебе не отдал. У тебя оружия нет, ты ранен, а я здоров и вооружен. Хочешь что-нибудь сказать на это?
– Дай еще своего пойла, – обронил я, глядя на мигающий красный диод.
Мы успели сделать три круга над окраинами города и дважды пролететь вдоль склона со стороны Уральских гор, накрыв излучением участок в несколько десятков квадратных километров, когда красный диод перестал мигать, а из-под фюзеляжа авиетки пошел дым.
Глава 25
На вершине холма я остановил джип и выбрался наружу, захватив хауду, флягу и серебряную табакерку с гравировкой в виде перекрещенных кинжалов на крышке. Клинки их изгибались зигзагами, будто молнии.
Накинув на голову капюшон плаща из кожи маниса, уселся на высоком капоте. Хауду положил рядом, вытянул ноги и привалился к броне, закрывающей часть лобового стекла. Свернув самокрутку, прикурил от бензиновой зажигалки из гильзы от винтовочного патрона. Глубоко затянулся.
Солнца не видно, тихо и ясно, с высокого светло-серого неба сочится холодный свет. Едва слышно шелестит дождь, капли совсем мелкие, невесомые, не падают, а парят в воздухе, медленно- медленно опускаясь к земле. Попадая на джип, они сползают по шершавому металлу, по горбатому кузову, со всех сторон защищенному броней, по закрытым решетками круглым фарам, дверцам и большим колесам с крупным протектором.
Откинув голову на броню, я закрыл глаза и снова затянулся. Главный механик, заведующий гаражами Форта, называл эту машину сендером – то есть она предназначалась для передвижения по пескам центральной Пустоши, – но я по привычке думал о ней как о джипе. Механик едва не плакал, расставаясь с ней; наверное, это была лучшая тачка в гаражах, но прямой приказ главы Корпорации…
Отвинтив колпачок фляги, я сделал большой глоток настоянной на бруснике водки и вытер рот рукавом. С холма открывался типичный для этих мест и для этого сезона пейзаж: раскисшие пустыри, где среди зарослей бурьяна и густой травы торчат осколки бетонных плит, всякие железяки, слишком проржавевшие, чтобы на них позарились старьевщики, да остатки редких зданий. Недалеко от холма стоит покосившаяся вышка ЛЭП, вокруг нее земля взрыта, будто там долго носились по кругу мотоциклы или машины, под одной из толстых опор сидит мертвец в лохмотьях.
Ветра нет, все неподвижно, тишина и покой.
И никого. Ни единой живой души не видно – ни зверей, ни птиц, ни людей – только труп под вышкой свидетельствует о том, что в мире вообще есть жизнь.
И смерть.
Я сделал еще пару глотков. Докурив самокрутку, вернулся в кабину и запустил двигатель. Толковых карт у местных просто не было, но я примерно помнил, где, по отношению к Арзамасу, расположен Минск, и держал направление на юго-запад, ориентируясь по компасу на приборной доске.
Меня отговаривали. Механик гаража, с которым мы почти подружились, крутил у виска толстым пальцем с грязным ногтем и доказывал, что к Улью, как называлось место обитания небоходов, не подъехать, что там область, опустошенная земляной лихорадкой, где живут только хищные мутафаги. Новый глава охраны Меха-Корпа утверждал, что по дороге я столкнусь с какими-то пастухами-симбиотами, убийцами и каннибалами, а Юна говорила, что меня просто не впустят в Улей, увидят с дозорных дирижаблей и расстреляют без лишних вопросов.
Я верил им – и все же поехал.
Двигатель джипа работал на удивление тихо. Сунув хауду в чехол на дверце, из которого оружие было удобно выхватывать и стрелять на ходу сквозь боковую щель в броне, я повел машину по склону, разбрызгивая колесами грязь.
Не знаю, сколько точно дней прошло с тех пор, как под вечер, едва живой, я добрел до Арзамаса. Наверное, недели две-три – хотя здесь не было недель, так же как и месяцев, и лет, вместо них люди считали декады, сезоны и циклы. Так или иначе, рана моя заживала, швы давно снял лекарь Форта, и бок теперь начинал болеть, лишь если я бежал или приседал несколько раз подряд.
В Арзамасе, когда я появился там, царил хаос. Нижние кварталы, с которых плесень слизала всю зелень, превратились во что-то тусклое и странное – все поверхности будто покрылись патиной, постарели разом на пару сотен лет. По улицам бродили попавшие под некроз, лишенные разума люди, которых не спасло излучение прибора; спешно высланные из Форта вооруженные отряды отстреливали их. Меня никто не встречал. За стену на вершине горы мне удалось проникнуть лишь
