раздвинулись, из-за чего шрамы налились кровью и проступили резче.
Глава 5 Переполох в Киеве
Разин с Альбиносом приехали в Киев под вечер, когда огромное красное солнце уже опустилось в полосу испарений, висящих над левым, заболоченным берегом старого Днепра. Самого болота Разин с Альбом не видели – перед ними поднимались зеленые холмы среди коричневой равнины, на склонах виднелись огороды и крыши приземистых домишек. Тусклой громадиной высилась над округой железная женщина с расколотой головой.
Монахи на заставе тщательно обыскали сендер. Разин поначалу чуть не сцепился с ними, но вовремя вмешался Альбинос, который соврал про него, мол, приятель с дальней оконечности Крыма, старьевщик. Порядков местных не знает и не любит, чтобы чужие в его вещах копались. Егору хватило рассудительности сдержаться. Охранники расспросили Альба, зачем прибыли в Киев, и тот опять соврал, что они проездом тут, а едут в Минск. Хотят поближе к небоходам осесть, фермерством заняться, благо земли плодородной в северной Пустоши много. После чего старший на заставе покрутил пальцем у виска – ведь каждый знает, что в предместьях Минска земляная лихорадка лютует, некроз и симбиотов полно. Монах обозвал путников чокнутыми, взял плату за въезд и открыл шлагбаум.
– Что-то странное в Киеве происходит, – проворчал Разин, когда застава осталась за спиной.
– И что же? – оживился Альб, сидящий за рулем.
– Пока не знаю, – Разин качнул головой. – Владыка здешний, Баграт, в городе давно порядок навел. Тут люди всегда спокойно жили… Чего монахи шмон нам устроили?
Альбинос только плечами пожал, глядя на дорогу.
– Угу, – буркнул Разин, – значит, что-то случилось, а нам лишние проблемы ни к чему. Нам скорей с Криптой встретиться и дальше действовать надо.
Выдав эту слишком длинную для него тираду, он снова погрузился в свои мысли и больше не заговорил. Так что спрашивать у прохожих дорогу пришлось Альбиносу. Правда, искать долго и не потребовалось, гостиницу «Крещатик» в городе знали и как проехать объяснили сразу. Киевлянин, которого первым спросил Альб, нервничал и то и дело косился через плечо. Альбинос разглядел на перекрестке канаты с красными флажками, на них местный и оглядывался.
– А что это там огорожено?
– Это… лучше не спрашивай, – вздохнул мужик. – А если увидишь, объезжай. Охо-хо, грехи наши тяжкие…
Альбинос повел сендер, как объяснили, по дороге еще раз наткнулся на площадку, огороженную флажками. У канатов скучали трое монахов. Один встал навстречу сендеру и поднял руку – хотел махнуть, чтоб сворачивали, но, увидев, что Альб и сам уезжает, сел на место.
– Разин?
– М-м?
– Что это там, за флажками? Видал, монахи стерегут?
Разин не ответил.
Когда сендер остановился перед двухэтажным зданием, украшенным сверху странной трехгранной пирамидой, обтянутой шкурами ползунов, уже вечерело, и на крышу взобрался служитель гостиницы, чтобы запалить цветные фонарики. Альбинос вылез из машины, сделал пару наклонов, разминая затекшую спину. Разин надавил клаксон, фонарщик глянул вниз и помахал рукой. Он не стал спускаться, из двери гостиницы вышел другой, верзила с дубинкой в руке и с сонным выражением на заплывшем жиром лице.
– Чего трезвоните?
– На постой примете?
– А… щас отопру.
Верзила скрылся в доме и вскоре уже был во дворе – распахнул ворота. Альбинос сел за руль и въехал во двор. Вдоль внутренней стены были навесы для самоходов постояльцев, дальше – еще одни ворота, за ними мастерская, там на цепях, позвякивая, раскачивалась наполовину разобранная мотоциклетка, под ней возился бородатый мужик в замызганном фартуке и с руками по локоть в машинном масле. Другой, помоложе и такой же перемазанный, подавал ему инструменты. Еще дальше была конюшня и стойла для манисов.
Верзила запер ворота, подобрал прислоненную к забору дубинку и указал на дверь:
– Туды проходите, хозяйка у стойки. С ей сговоритесь насчет постоя. И пулемет разрядить не позабудьте. У нас с ентим строго, чтоб усё разрядить. И еще: на хозяйку не пяльтесь особо, что ли. Не любит она энтого. Не надо.
– Ясно. А что за красные флажки в Киеве? И монахи стерегут?
– Некрозные пятна тама. Орден их огораживает, чтоб заразу обходили.
– Некроз? В Киеве?
Охранник только вздохнул. Альбинос взял из багажника походные сумки, Разин снял с турели пулемет, и они зашагали через двор к двери. Рядом с крыльцом была конура, когда путники приблизились, из нее, лязгая цепью, выскочило лохматое существо и разразилось воем и лаем:
– Гав! Га-у-у! В-у-у!
Альбинос отпрыгнул, Разин скинул с плеча пулемет и, лязгнув затвором, прицелился.
– Стой! Не надо! Не стреляй! – заорал от ворот верзила.
Разин отступил на шаг и присмотрелся – перед ним корчился в грязи человек, невероятно худой, похожий на оживший скелет. Он был с ног до головы вывалян в грязи, на мослах болтались лохмотья, такие изодранные, что невозможно понять, чем они являлись в прошлой жизни, в прорехах виднелись синяки и ссадины, цепь тянулась за ошейником, и всякое движение одичавшего человека сопровождалось звоном.
– Гав! Гау-у-у-у! – вырывалось у него из горла.
Разин оттолкнул человека стволом, когда тот подобрался к нему совсем близко.
– И впрямь, стрелять не нужно, – заявил Альбинос. – Ты такого плевком убьешь, побереги патрон-то.
Привратник, тяжело топая сапожищами, подбежал и замахнулся дубиной.
– А ну, брысь!
Человек тут же заткнулся и, подбирая за собой волочащуюся цепь, пополз в конуру. Там затаился и притих. Верзила попросил:
– Вы уж не бейте его, ежели ночью по какой нужде выйти, а он облает. Это не мое дело, а хозяйкино, она не любит, когда его лупят. А так он не тронет, только шумит.
– Ну и порядочки, – произнес Разин, кладя пулемет на плечо.
– Уж такие. Хозяйка его бить не позволяет. Сама бьет, а другим не позволяет. В зале она, Картина. Обычно за стойкой торчит, сразу увидите, красная така из себя.
Дверь вела прямо в зал. Альбинос с Разиным прошли между столов, в зале было человек двадцать – сидели по двое, по трое, ели, пили, провожали вошедших ленивыми взглядами. Музыканты наигрывали что-то заунывное.
– Спокойно здесь, тихо, – заметил Альб. – Я думал, если при дверях такая собачка, в зале тоже что-то веселенькое.
– И хозяйка веселая, – Разин кивнул на стойку.
Альбинос посмотрел и мысленно согласился – тетка за стойкой была примечательная. Высокая, полная, в ярко-красном платье, ее фигура сразу привлекала внимание.
И лицо тоже. Лицо Картины было почти целиком скрыто гладко начесанными прядями, узкий просвет между локонов пересекали отчетливо заметные рубцы. Разин подошел к стойке, бухнул прикладом о пол, обхватив ручищами пулеметный ствол. Хозяйка едва глянула на него и уставилась на Альбиноса.
– Красавчик, – промурлыкала она. – Надолго к нам?
Разин придвинулся ближе, тихо сказал:
– Блажен брату Крипте привет передает. Он в Киеве шапку потерял, просит поискать.
Хозяйка тут же погрустнела.
– Редко такие славные бродяги к нам заглядывают, а если и появятся, так непременно по делу… Крипте все в точности передам. Желаете комнату снять? – Она положила на стойку ключ. – Что еще? Дурь, девочки? Или выпивку подать? Пиво у меня знатное.
Женщина облизнула кончиком языка изуродованные губы и улыбнулась Альбиносу:
– У меня все знатное, лучше во всем Киеве не сыщете.
Разин сгреб со стойки ключ, молча повернулся и потопал к лестнице.
– На втором этаже комната, окна во двор, – промурлыкала Картина, она обращалась к Альбу, который замешкался, поправляя лямки походных сумок на плечах. – Номер на ключе выбит, и на двери такой же.
– Разберусь, – отозвался на ходу Разин. – Музыкант, не спи! Давай за мной.
– Музыкант, значит. – Картина склонила голову набок, разглядывая Альбиноса. – Придешь ко мне, сыграешь на ночь?
Альбиноса хозяйка гостиницы вовсе не привлекала, но и обижать ее не хотелось. Он ответил:
– Может, в другой раз.
И пошел за Разиным.
– У меня теперь вся жизнь – в другой раз, – прошептала Картина совсем тихо, но Альб услышал. –
Поднимаясь по лестнице, Разин заметил:
– И бабы к тебе липнут, и с Голосом ты столковался. Слушай, Музыкант, что я не так делаю? Нет, я не о бабах, не скалься, я с этой системой столковаться не могу. С Технотьмой с этой, некроз ей в программу.
– Да не знаю я, у меня само собой выходило. Только слова правильные подбирать нужно, а то, как ни скажи – в ответ: «неопределенность концепции» да «неопределенность концепции». Тупой Голос!
– Концепции-то у меня определенные, – Разин отыскал комнату с нужным номером и отпер. – Заходи, бросай вещи. Концепции в порядке. Мне говорит: «Недостаточно развита центральная нервная система носителя», рекомендует сменить.
– Чего сменить?
– Носителя, чего. А еще: «скорость обмена информацией ниже критических показателей». Непроходимость нервной системы, в общем.
– Сменить носителя, – повторил Альбинос, – это мы уже сделали. Эти штуки на тебе… в тебе… Тьфу! В общем, они у тебя, вот пусть на тебя все теперь охотятся, а с меня хватит. Завтра сходим на Майдан?
– Зачем?
– Самоход мне подыщем.
– То есть ты отваливаешь? Купишь самоход, и все?
– А что?
– Я думаю, Губерт мог бы многое рассказать…
– Это твои вопросы,
