всего-навсего запертыми разумами, они, естественно, стали играть идеями как игрушками, соединять, нанизывать и перенанизывать их странным образом, словно бусины. Одна из рукописей сделана в форме эпической поэмы, но написана смесью из семнадцати языков, иногда в одном предложении. Другая пытается — вполне успешно на своем уровне — быть конспектом всей литературы, начиная от мертвой египетской книги и кончая творениями Шекспира, Диккенса и Хаммерберга. В следующей первые четыре буквы каждого слова составляют другую историю — полная порнография, но я не следил за ней по всей рукописи. Еще одна, ох, не все они так плохи. Кое-что напоминает упражнения одаренного писателя, когда тот еще студентом пытается озадачить профессоров. А рукопись Двойного Ника даже псевдопопулярна, использует клише и гладкую технику, но все это в высокомерной хладнокровной манере, никакой теплоты. Однако большинство…

— Братки вовсе не хладнокровны, — несвязно запротестовала няня Бишоп. — Они… ох, я была уверена, что хотя бы некоторые их книги будут хорошими. Особенно когда Ржавый сказал мне, что многие из них не пишут на самом деле новых произведений, а просто стряпают нечто из своих столетних размышлений.

— Возможно, в этом основная причина неприятностей, — согласился Каллингем, — Они пытаются ослепить сверхразумом, фейерверком интеллекта. Если не верите, послушайте вот это.

Он поднял рулон, который отложил в сторону, развернул его на несколько футов и начал читать:

— «Этот зародыш тьмы, лежи-пуповина-зародыша тьмы, лежит духовным пеплом внутреннего края горящих самцов ленивый череп черно поет об этом деготном воздухе здешнея, мраморнея, колоннея и умирая. Желай. Толкай. Разбей. Четверо выдающейся кочкой терзают внутренней кочкой спокойствие сундока лерно…»

— Калли! — Крик прозвучал, как сигнал горна.

Все повернулись к Флэксмену Взгляд маленького издателя приклеился к дрожащему листу бумаги. Лицо его сияло.

— Калли, это великолепно! — воскликнул он, не отрывая глаз и не замедляя машины. — Это же полный нокаут! Здесь есть все, что было у «Книжника Писателя», и даже больше. Вот, прочти пару страниц.

Однако Каллингем уже жадно уставился ему через плечо, а остальные подпрыгивали вокруг, пытаясь заглянуть в рукопись.

— Это о девушке, родившейся в Ганимеде без чувства осязания, — объяснил Флэксмен, все еще поглощая текст. — Она становится низкогравитационным акробатом, действие происходит по всей Солнечной системе, в нем есть известный хирург, но симпатия, с которой автор относится к этой девочке, то, как он вводит вас в ее внутренний мир… Она называется «Пойми мою боль».

— Это книга Полпинты! — возбужденно вскрикнула няня Бишоп. — Он рассказывал мне сюжет. Я положила ее последней, поскольку боялась, что она не слишком хороша и не так остроумна, как у других.

— Ну и вшивый же из тебя получился редактор, девочка! — счастливо фыркнул Флэксмен. — Калли, какого черта телевизор выключен? Мы должны сообщить эту хорошую новость всему Инкубатору!

Через полминуты сводящих с ума помех, во время которых Инкубатор узнал о победе Полпинты и отреагировал на нее странным гоготом и отборными восклицаниями, экран прояснился. Верхняя часть Полпинты — его глаз, ухо и динамик — была в центре экрана, окруженная со всех сторон двадцатью девятью яйцеглавами, вернее, их телеглазами, а чуть поодаль маячило измученное лицо мисс Джексон.

— Поздравляю, парень! — крикнул Флэксмен, хлопая над головой в ладони и энергично потрясая руками. — Как тебе это удалось? В чем твой секрет? Я спрашиваю потому, что, надеюсь, остальные не будут возражать, поскольку, мне кажется, твои друзья могут поучиться этому.

— Я просто был приклеен к диктописцу и дал волю могучему мозгу, — пьяным голосом сообщил Полпинты. — Я раскрутил Вселенную, как карусель, и сгреб все по порядку. Я увидел, что моя оболочка — огромный гульфик, и изнасиловал мир. Я уселся на трон Господен, пока тот отсутствовал, кормя архангелов, и надел его созидательную шляпу. Я… — Полпинты остановился, — нет, — уже медленнее добавил он, — это было не все, что я сделал. Вот что я вам скажу: я получил новый жизненный опыт. Меня похитили, и погоня в третьей части книги — это просто история моего похищения, немного измененная. А потом Зейн Горт забрал меня с собой в пару путешествий, что тоже мне помогло, фактически помогло гораздо больше, чем… но об этом я пока умолчу. Я хочу открыть вам настоящий секрет этой книги — ее самый глубокий внутренний секрет. Я вообще не писал этой книги. Это няня Бишоп.

— Полпинты, ты идиот! — вскрикнула девушка.

43

— Да, ты написала мою книгу, мамочка, — продолжал Полпинты, не обращая внимания на протесты девушки. Его пустой контур, казалось, заполнял экран. — Все произошло, когда я рассказывал тебе сюжет. Я думал о тебе каждую минуту, пытаясь сделать так, чтобы ты поняла. Пытался завлечь тебя, ведь ты — как та девочка из книги, которая не может чувствовать. Нет, я начинаю смущаться… В любом случае, это барьер, анестезия, а мы обходим его…

— Полпинты, — хрипло произнес Флэксмен, слеза стекала по его щеке, — я никому не говорил этого, но за победу в конкурсе полагается приз — серебряный диктописец, принадлежавший самому Гобарту Флэксмену. Я бы хотел, чтобы вы были сейчас здесь и получили его, а я смог бы пожать вам… да, пусть и так, хочу, чтобы вы были здесь, в самом деле хочу…

— Все в порядке, мистер Флэксмен. Нам не нужны никакие призы, правда, мама? И будет много возможностей…

— Нет, Богом клянусь, — проревел Флэксмен, поднимаясь. — Вы придете сюда немедленно! Гаспар, иди…

— Не нужно Гаспару идти! — громко пискнула мисс Блашес. — Минуту назад Зейн ушел забрать Полпинты. Он просил передать вам.

— Какой дьявол заставляет этого жестяного писаку думать, просто удивительно! — закричал Флэксмен. — Полпинты, мальчик мой, мы сейчас собираемся…

Фраза повисла в воздухе, поскольку в этот момент изображение на экране растворилось в помехах, а потом исчезло совсем. Звук отключился тоже.

Правда, все были так заняты поздравлениями друг друга с победой и поглощением различных напитков, что даже не заметили этого. Джо пришлось выдержать еще одну короткую схватку со своим братом, которому чем-то не понравилась скорость, с какой опустошались бутылки. С трудом поднявшись на ноги, старый алкоголик показал дрожащей рукой на бутылку виски, взятую Каллингемом.

— Вот, идет! — жутким, леденящим кровь голосом закричал он и пошел с налитыми кровью глазами за, как ему показалось, уплывающей через дверь бутылкой. — Вот она идет! — снова закричал Поп в полном отчаянии. Джо усадил его обратно в кресло.

Возбуждение уже несколько улеглось, и стали слышны обрывки разговоров.

Каллингем объяснил Гаспару:

— Так что, видишь, на самом деле все упирается в редакторское сотрудничество. Вид симбиоза. Каждому яйцеглаву нужен чувствительный человек, которому можно было бы рассказать свою книгу так, чтобы тот мог ее прочувствовать. Все зависит от того, чтобы подобрать соответствующего человека для каждого мозга. Вот работа, которой мне нравится заниматься! Это немного напоминает работу в бюро знакомств.

— Калли, детка, у тебя шикарнейшие идеи, — сказала Элоиза Ибсен, фыркнув, как великосветская леди, и взяв его за руку.

— Почему бы и нет, — согласилась няня Бишоп, хватая за руку Гаспара.

— Да, — с воодушевлением произнес Гаспар, — и когда-нибудь у нас снова будет словомельница с ее огромной памятью и ощущениями. Только подумайте, какие тройные возможности у нас появятся. Один

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату