сюда. Как и прежде, господин Бонантейль не мог понять, по какой дороге ехал. Когда он очутился у моста Курбевуа, в двух шагах от дома, уже начинало светать. Доктор вернулся домой в глубокой задумчивости. Отказавшись от отдыха, в котором он так нуждался, господин Бонантейль принялся за новый труд.
«Я начну с этой девушки, Аврилетты, — решил он. — Для начала следует убедиться в том, что память мне не изменила».
XXI
Оставим на время доктора Бонантейля и расскажем о приключении одного из действующих лиц нашего повествования. В то самое утро, даже в тот самый час, когда доктору вернули свободу, в Париж, через заставу Ванв, двигался один субъект. Он шел очень быстро, словно опасаясь, что его задержат. Сторожа, однако, не обратили на него никакого внимания по той простой причине, что при нем не оказалось багажа — субъекту просто нечего было предъявлять.
Оказавшись в черте города, наш герой остановился, как будто задумавшись, куда же ему податься. Мимоходом заметим, что наш путешественник был, судя по внешнему виду, весьма прост и не особенно уделял внимание своему туалету. Он был весь мокрый, в грязи и вид имел весьма жалкий. Правда, стоило лишь раз взглянуть в его честную, открытую физиономию и огромные глаза, как неприятное впечатление тут же исчезало. Нет, этот несчастный не таил зала и не для того объявился в Париже, чтобы пополнить какую-нибудь шайку грабителей или убийц. Внешность его, однако, не внушала доверия. Куда же он направлялся?
Его, по-видимому, это не особенно заботило: он просто брел с низко опущенной головой, как бы повинуясь собственному чутью. Оказавшись на какой-нибудь улице, он шел по ней до конца. Затем, остановившись и оглядевшись по сторонам, возвращался назад. Похоже, он что-то искал, но что именно? Так он прошел по Итальянскому шоссе и свернул на улицу Муфегар. Здесь он уже чувствовал себя спокойнее и решался подходить к дверям кабачков, откуда доносился приятный запах бульона и говядины — любимых блюд каждого работяги. Просил ли он там милостыню? Сложно сказать, ведь он не говорил ни слова. Правда, если какая-нибудь добрая душа, тронутая его жалким видом, кидала ему какую-нибудь снедь, он не отказывался, а разделавшись с угощением, молча продолжал путь.
Последуем за ним. Вот он прошел мимо Пантеона, даже не удостоив его вниманием, затем — мимо Люксембургского сада, вход в который ему был воспрещен из-за неопрятного вида. Так как он не принадлежал к числу нарушителей, презирающих постановления властей, то беспрекословно повиновался. Обойдя обнесенный оградой сад, он очутился возле театра Одеон и, не взглянув на афишу, ускорил шаг и добрался до набережной Конти, недалеко от Института. К счастью, за проход через мост Искусств больше не взимали пяти сантимов. Эту плату благодаря Богу и революции отменили, иначе нашему путешественнику пришлось бы сделать большой крюк. Тем же прогулочным шагом он прошел под арками, смотревшими на улицу Риволи, но тут возникло одно ничтожное обстоятельство, которое кардинальным образом повлияло на его судьбу.
Прежде чем решить, куда идти дальше, он остановился и задумался. И как раз в этот момент нашего субъекта раздосадовала одна личность, вертевшаяся неподалеку и даже посмевшая задеть его! Конечно, он вслух, и довольно громко, выразил свое неудовольствие. Заметив, что это не произвело должного эффекта, он бросился на обидчика. Вот когда разразилась гроза! Но в следующий же миг наш путешественник получил зонтиком в грудь и услышал следующее:
— Получи, грязный пес!
Раз уж эти слова были произнесены, мы считаем себя вправе нарушить инкогнито нашего старого знакомого. Наш бродяга — не кто иной, как Паком, очутившийся в подземелье вместе с Сильвеном. Какому чуду они оба были обязаны своим спасением? Здесь важно кое-что пояснить. Читатели, вероятно, не забыли, что Сильвен, тщетно пытаясь сдвинуть камень, спустился на дно колодца в полном изнеможении, не столько из-за того, что потратил много сил, сколько из-за спертого воздуха и отсутствия воды. Крестьянин впал в полное беспамятство и лежал, не двигаясь.
Положение Пакома было несколько лучше: он не страдал духовно. Сначала пес, конечно, испугался, когда камень с грохотом опустился над его головой, но затем, оправившись от испуга, уселся на земле и, задрав нос кверху, задумался… Но о чем? Это мы сейчас узнаем. Посидев с полчаса, он вскочил, беспокойно обошел пещеру и, остановившись у одной из стен, стал рыть землю. Вскоре вырытая Пакомом яма разрослась в ширину до полуметра и стала довольно глубока. Вдруг пес весело залаял: под землей оказались маленькие камушки, которые, выделяясь из общей массы, легко вылетали из ямы. Паком так старательно рыл землю, что вскоре образовался проход в другой колодец, откуда пахнуло свежим воздухом. Не колеблясь, собака юркнула в него и с веселым визгом и лаем понеслась вперед. Когда Паком пробежал метров сорок, проход стал подниматься вверх, и наконец пес очутился на свободе, в густых зарослях кустарников…
Гордый своим открытием, Паком не медля ни минуты побежал назад — к своему товарищу по несчастью. Трудно описать все те усилия, которые Паком употребил на то, чтобы разбудить Сильвена и заставить его последовать за собой. Бедный молодой человек в полубессознательном состоянии ползком едва добрался до выхода и затем некоторое время шел вперед, пока от переизбытка свежего воздуха и упадка сил не опустился на землю. Паком, увидев, что выполнил свою задачу, отошел в сторонку и улегся в придорожной канаве. Бог знает сколько времени пес спал, но, когда он открыл глаза, хозяина возле него уже не было. Сильвен ушел, не заметив собаки.
«Куда же он делся? Куда идти?» — крутилось в голове у Пакома. Полаяв и поскулив, он побежал наудачу… На дороге его поймал один крестьянин и привязал к телеге. Долго описывать все те мучения, которые вынес несчастный Паком, пока не освободился из неволи и не отправился в Париж. Вот почему его так вывел из себя удар зонтиком на улице Риволи. Но Провидение покровительствовало Пакому. Как раз в эту минуту мимо него проезжала карета. Пес запрыгнул на нее и прицепился к подножке. Чья-то сильная рука схватила животное, и оно оказалось у хозяина. Сильвену не терпелось получить новые сведения об Аврилетте, и он ехал к доктору.
XXII
Обеспокоенный ночным приключением, доктор Бонантейль не забыл своих постоянных больных, в том числе Аврилетту. Девушка стала вести себя спокойнее, и доктор мог начать наблюдать за ней. Читатель, конечно, помнит, что, осматривая глаза таинственной незнакомки, доктор Бонантейль заметил в них то же, что и у Аврилетты. Дальнейшие наблюдения позволили доктору укрепиться во мнении о том, что девушек отравили. Его удивляло только то, что одни и те же симптомы замечены у женщин, не имевших между собой ничего общего.
Мы уже упоминали о том, что доктор Бонантейль, путешествуя, познакомился с действием растительных ядов, в частности, из коры дерева манкон. Африканские негры часто прибегали к этому средству, чтобы избавить себя от боли и страданий во время мучительных пыток. У доктора сохранились частички этого вещества, которое он пока не торопился изучать, потому как полагал, что оно неизвестно в Европе. Однако теперь он не сомневался в том, что никакой другой яд не мог оказать подобного действия. Доктор заперся у себя в кабинете и открыл всегда находившийся под замком шкаф с ядовитыми веществами. В отдельной коробке лежали кусочки черной коры манкона. Господин Бонантейль положил один из них на стол и стал рассматривать под микроскопом. Исследование очень заинтересовало ученого. Что же он откроет? Перед чем-то неизвестным даже самые смелые первопроходцы испытывают страх.
Вдруг в дверь постучали. Слуга пришел доложить, что доктора ждут в приемной. Второпях господин Бонантейль опустил коробочку с ядом в карман. В приемной его ждал Сильвен. Доктор еще накануне получил письмо, извещавшее его о визите молодого человека. Бонантейль хотел узнать у Сильвена, что стало причиной болезни, поразившей Аврилетту. Сильвен, предварительно сообщив господину Бонантейлю
