частный сектор, в одну улицу, запутанный в диком винограде и сорняках, с выброшенной на центральную улицу ботвой выкопанного картофеля.
Погибший Петр Демьянович, как оказалось, жил недалеко от воинской части, через три улицы. Где сейчас, как надеялся Егор, должна была жить его престарелая мать. Получив разрешение комбрига, Егор отправился на её поиски. Подъехали к дому:
— Кажется, здесь…
Преодолев полутораметровую рассаду сорной травы, перед домом, Егор наткнулся на калитку наполовину завалившегося забора. Она оказалась закрытой изнутри. Пришлось Егору перепрыгнуть через забор. Во дворе, поросшем такой же непролазной зеленью, виднелся крошечный домик. Егор чувствовал себя первооткрывателем неизведанных земель, которых не коснулась цивилизация. Потрудившись, Егор оказался у низенького домика, дверь которого, Егору открыла такая же, как дом, низкорослая женщина, с горстью груш в обеих ладонях.
— Извините… — испугался Егор.
Старушка даже не подала виду, что испугалась.
— Как же вы отсюда выходите? Извините… — виновато спросил Егор, извиняясь за вторжение.
— А я давно не выхожу… — произнесла старушка, угадывая изумление на лице Егора. Егор огляделся по сторонам.
Выбравшись обратно, Егор отправил Кривицкого в бригаду, откуда Генка привез из роты солдат, чтобы помочь старушке по хозяйству. Солдаты косили и убирали траву из огорода, подметали дорожки. Жгли листья корнеплодов. Но дело было в другом. Егор не мог понять, почему мама солдата, трагически погибшего в Чечне, была всеми брошена и забыта. Забыта воинской частью, в которой служил и погиб её сын. Забыта администрацией города. Егор не мог понять, как случилось так, что она осталась без помощи, без внимания, без средств существования. Почему послужив в саперной роте два года, Егор случайно узнал про неё, и погибшего сына:
«Что можно говорить в этом случае о традициях? — думал Егор, сидя под домиком, на скамейке. — Мы чтим погибших, и не помним живых… А всё остальное — пустые слова!»
Пока привезенные Кривицким солдаты, как «тимуровцы» пахали в огороде, старушка плакала. По- стариковски, неуклюже утирая слёзы дряблыми костлявыми руками, она собирала упавшие плоды фруктовых деревьев, и рассовывала их по солдатским карманам. В глубине души Егор плакал вместе с ней…
Неожиданно, из-за ограды послышался голос лейтенанта Алексея Аверкова, недавно переведенного в роту. Егор еще ничего не знал о нем, не успел познакомиться близко:
— …Егор! Егор, ты здесь? Егор, тебя Терский вызывает!
— Что случилось? — встрепенувшись, спросил Егор.
— Давай в штаб… сказали срочно! Что-то в роте произошло… там… в Чечне!
Как оглашенный Егор бежал в часть, пересек КПП, не забегая в расположение, влетел на второй этаж штаба. Расправил форму, поправил козырек головного убора, постучал в дверь, вошел:
— Разрешите товарищ полковник!
— А… Бис… Заходи… — комбриг сидел за столом. — Здорово, — тихо сказал он, не вставая, протянув руку.
Егор подошел ближе. Поздоровался. Отчего-то, сегодня, у командира было некрепкое рукопожатие:
— В районе, подорвался БТР с саперами… Девять человек погибли…
— Как девять?! Сразу девять… Все, что ли? А Матвейчук?
— Пятеро твоих… Связист, кинолог, и медик… Матвейчук, в тяжелом состоянии, в госпитале, — перебиты ноги, в кишках осколки… Оперируют сейчас…
— А еще один сапер? — производя в своей голове свой расчет, спросил Егор.
— Еще… А, да… какой-то боец остался без ноги, но живой. Пока точной информации нет, пришло первичное донесение…
— А обстоятельства подрыва известны?.. Как произошло?..
— Не все известно, вроде бы, было два фугаса. Взрыв был с двух сторон от головного БТРа… Известно точно, что взрывы произошли в момент десантирования личного состава из БТРов…
«Вычислили место остановки», — мысленно предположил Егор. Он стоял, потеряв дар речи. Пошатываясь на бесчувственных ногах, смотрел в пол, и молчал.
— Нужно ехать… — сказал комбриг. — Знаю… что недавно вернулся; что увольняться надумал… Слышал. Но… больше некому. Ротный твой… тоже уходит, — конец контракта.
— Когда нужно? — спросил Егор.
— На следующей неделе партию офицеров отправляем, внеплановая замена…
— Мне обдумать надо, разрешите?
— Валяй… — размашисто сказал комбриг, — но предупреждаю, меня удовлетворит только положительный ответ!
Егор вышел из штаба на ватных ногах, как глухо-слепой, дошел до казармы, и уселся на «железку» для чистки обуви, что стояла у входа. Накануне Егор поссорился с женой, из-за того, что ушел вечером пить с друзьями. А ведь никуда не собирался, все вышло спонтанно… правда, не в первый раз. Самое неприятное в этой ситуации Егор считал то, что он даже не поинтересовался: не против ли она?
Жена обещала подать на развод. Егор узнал об этом утром. А теперь, он узнал, что погибли девять человек, пятеро — его саперы.
«Что будет, когда все случиться со мной? Что будет делать она? — думал Егор. Бригада была пуста. Так казалось. Пустой платц. Пустые казармы. Тихо и чисто, все очень пристойно. — Значит, все на выезде; значит, все на войне… Один я тут… — Егор скользил ничего невидящими глазами по всему, что мог охватить взглядом, территорию от парка до штаба, и через плац до клуба. Между ними виднелся медпункт бригады. — Никакого шума, гама… Никого… Просто прелесть: служи, не хочу!
…Не хочу, — вспомнил Егор. — Не хочу служить… Ради чего? Ради кого? Что я не чувствую, что я вернулся совсем чокнутый? Чувствую. Правда, чувствую это только когда трезвый! Домой идти не хочется, чего жене на нервы действовать. Ребенок… ребенок еще ничего не понимает, слава Богу! Все равно ее жалко, и сына — жалко… Маленький он еще… А тут я… ненормальный…
Ничего не хочется. Никому ненужен, и мне тоже никого не надо… Даже комбриг хочет, чтобы я уехал! Чего он ко мне привязался? Что я могу… ни к чему непригоден… разминировать, и только! Неблагодарная работа… все, и всё хочет меня убить! Боевики… свои… чужие… «Свои среди чужих, чужой среди своих»… Фильм такой есть, с красивой музыкой Эдуарда Артемьева…
…Когда я приехал из последней командировки и нас построили напротив штаба бригады — двадцать грязных чумазых человек. Все кто были в бригаде высыпали на малый платц, посмотреть, кто приехал. Я помню их взгляды. Я их запомнил. Смотрели, как на какого-то калеку… Также смотрят и на улице. И вроде, еще не калека, а уже смотрят как на безногого или безрукого…
Здесь я никто. И на «гражданке» я никто. Я бы мог быть хорошим менеджером, работать на фирме и быть ответственным исполнителем… Я мечтал быть зубным врачом, а стал военным… Куда смотрел Бог? Наверное, он проспал… тогда какой же он — бог? Боги живут в палатках… в землянках… в окопах… ходят по обочинам. Здесь, я не Бог, здесь я никто… один из сотни, из тысячи солдат… умеющий разминировать мины и фугасы… А здесь мин нет… Надо ехать.
…Я — сапер. Я… — пеший камикадзе. Ка-ми-кад-зе… — шепотом растворилось в голове. — Нет. Я не жду смерти. Кажется, я больше не боюсь ее. Я просто не дорожу собственной жизнью… не хочу! Здесь, не хочу… Там она ходит рядом, но мне нечего ее бояться… Напротив, она оставляет иррациональный протестный способ быть живым! Надо ехать… только там я — человек… и только там, меня окружают нормальные люди. Люди, оседлавшие драконов… Люди-драконы… с эмблемой с тремя лепестками… Я тверд духом. Ожидаю успеха и улыбаюсь, поднимаясь на борт…»
…Начало лета. Егор сидел в «отстойнике» (палаточный пункт для личного состава, ожидающего рейс; вроде зала ожидания), недалеко от вертолетной площадки, в Моздоке.
