только я отпустил Сыско и с ним еще одного бойца. При этом я все же предупредил его, что заходить им в деревню обоим категорически запрещаю. Второй из них должен быть наблюдателем на опушке леса. В случае провокации он прикроет отход Сыско из деревни. Меня заверили, что это будет выполнено в точности. Сыско пришел в наш отряд из Чашников. Его знал хорошо Соломонов. Он был у нас вне всяких подозрений.
К той поре, когда отпущенным в деревню надо было бы возвращаться, с той стороны послышались хлопки винтовочных выстрелов, и мы поняли, что наши разведчики нарвались на полицейскую засаду. Под вечер наши ребята встретили местного лесника, и он им рассказал, что двое партизан попались полиции в соседней деревне, один был убит наповал, другой сдался живым. По описанию лесника, сдавшимся в плен был Сыско.
Я всегда считал, что трус — это предатель в потенции, и не только потому, что он оставляет товарищей в бою, а потому, что может допустить взять себя в плен живым. А там, под пыткой, перенести которую не всякому храбрецу под силу, слабый человек покажет все, что угодно. Ясно было, что Сыско попался на провокацию и теперь в гестапо, может быть, уже выдавал место нашей стоянки. Кроме того, я узнал от одного бойца хозотделения, что разговор мужика о группе командиров происходил не с Сыско, а с одним из бойцов его отделения, о чем сам Сыско узнал от этого бойца позже. Таким образом, этот человек обманул меня и Брынского. К тому же, как мы потом установили, Сыско не выполнил моего приказания оставить посланного с ним бойца на опушке леса. Не за тем ли, чтобы перейти на сторону гитлеровцев?
Надо было сниматься и уходить немедленно, но как же можно было уйти, бросив на произвол судьбы отставшие группы подрывников? Ведь они могли по нашим же опознавательным знакам прийти прямо в лапы карателей, Оставив наблюдателя на месте стоянки, мы перенесли ее на три километра в сторону и, тщательно приготовившись к обороне, стали ждать. В ночь с 17 на 18 июня никто в отряде не сомкнул глаз.
Следующий день прошел в напряженном ожидании, а к ночи появилась одна из отставших групп, с успехом выполнившая свое задание. Теперь не было только пятерки Соломонова. Мы записали на свой счет девятнадцатый пущенный под откос эшелон врага. Но радость наша была омрачена: командир группы сообщил, что в одном из местечек, мимо которых он проходил со своими подрывниками, была захвачена полицией пятерка партизан. Двоих из них, оставшихся в живых, каратели взяли в гестапо. Что это были за люди, нашим подрывникам установить не удалось, но местечко это было на пути возвращения Соломонова, и все мы про себя подумали, что это были наши друзья. Я решил, что Соломонова и его отважных товарищей уже нет в живых. И мы все крепко горевали.
С тяжелым сердцем я приказал сниматься — ждать нам было больше некого.
В полученной в это время радиограмме из Москвы нас предупреждали, что при дальнейшем отклонении отряда на запад радиосвязь с Москвой может стать ненадежной. Намеченное нами место для базирования отряда в новом районе — озеро Выгоновское — находилось почти на двести километров западнее этих мест. К тому же приходилось учитывать и то, что произошло: если Сыско — предатель и, находясь в Отряде, добывал нужные сведения для врага, то он мог как-то разузнать о конечном пункте нашего перехода. Поэтому я решил изменить наш дальнейший маршрут.
Конечным пунктом для базирования отряда было намечено озеро Червонное Житковичевского района Полесской области.
6. Случай на Суле
Двое суток мы шли по лесам Налибокской пущи, отмахиваясь от преследовавших нас бесчисленных стай мошкары и комаров ветками березы. Это была живописная дикая природа тайги, почти не тронутой человеком. Местность была сухая и слегка холмистая. Огромные деревья жили здесь до конца своих дней и умирали естественной смертью, если не становились жертвой урагана или грозы. Наблюдая эти места, прекрасные для базирования крупного партизанского соединения, я был доволен тем, что по разработанному нами плану сюда должен перебазироваться Щербина с частью своих людей, Наши наметки оказались правильными.
Новички, принявшие на свои плечи часть нашего груза, позволили отряду итти быстрее. Только одна пятерка, в которой находился Седельников, все время тащилась в хвосте и замедляла движение остальных.
Мне было жаль терять Седельникова. Инженер-механик по образованию, он мог быть очень полезен в диверсионных операциях на железных дорогах. На привалах я присматривался к нему. Культурный, исключительно живой, но всегда выдержанный, с размеренными движениями, он умел располагать к себе людей. Из него получился бы неплохой командир, Я знал, что он был призван в армию в июле 1941 года, участвовал в нескольких крупных сражениях в качестве рядового бойца-автоматчика.
Пропустив мимо себя отряд, я подошел к Седельникову, чтобы поговорить с ним откровенно.
— Ну, инженер, как шагается? — спросил я его.
— Стараюсь не отставать, товарищ командир, — ответил он бодро и невольно поморщился, ступая на больную ногу.
А что у вас с ногой? Открылась рана?
— Нет, другое.
— Что же?
— Это длинная история, товарищ командир.
— А вы расскажите. За разговором-то легче будет итти.
— Вы помните ожесточенные бои в районе Витебска в сорок первом году? — спросил Седельников.
Я утвердительно кивнул головой, и он продолжал:
— Вот там я попал в плен. Горсточка автоматчиков, оказавшихся в окружении, отбивалась от целого батальона гитлеровцев и от их танков. Большинство погибло, часть наших, в их числе и я, оказались за колючей проволокой. В лагере военнопленных наша группа автоматчиков слилась с пленными с других участков фронта. Много там было и подозрительных лиц, явно подосланных гестапо. Они заводили разговор с наиболее простодушными бойцами на всевозможные темы семейной и боевой жизни. Устанавливали автобиографию простаков, а затем уже как близкие знакомые выкачивали от них все, что им известно о своих частях и товарищах по оружию. Так незаметно они выявляли командно-политический состав, коммунистов и комсомольцев среди пленных. Что делали гитлеровцы с такими людьми, вы сами знаете. Я понял, что не сегодня-завтра гестаповцы от кого-нибудь все равно узнают, что я комсомолец и кандидат партии, и меня ждет мучительная смерть. Я решил немедленно бежать. Ну вот. Когда нас погрузили в товарные вагоны, забили наглухо и повезли на запад, ночью я проломал стенку, подгнившие доски плохо держались на гвоздях, — и выбросился из теплушки на ходу поезда. При падении обо что-то сильно ударился и сломал левую ногу. Не помню, как и добрался до одного домика в лесу, в нескольких километрах от линии железной дороги. Хозяева-поляки оказались очень хорошими людьми. Выдавали меня за дальнего родственника, лечили. Лежал я у них с ногою в лубках недели две, стал понемногу ходить. Да вот рано, видать, с постели поднялся. Хотелось поскорее пробиться к своим. Отстаю немного…
— А вы знаете, что мои командиры имеют приказ живыми отстающих не оставлять? — спросил я прямо и взглянул в лицо своему собеседнику.
— Нет, не знаю, — ответил сконфузившийся Седельников.
— Теперь вижу: не знаете. А мне каждую ночь докладывают, что вы отстаете и движение отряда из- за вас задерживается.
— Это верно, я немного задерживаю движение отряда…
— Так как же нам быть? Ведь худо будет, если вы не сможете преодолеть весь намеченный путь. Может быть, попытаться найти в деревне надежного человека и оставить вас у него на время?
— Что вы, что вы, товарищ командир?! — взмолился Седельников. — Нет, лучше смерть, чем очутиться опять в лапах оккупантов. Я постараюсь пересилить все боли, но отставать больше не стану. Даю
