рукоятку лопаты и часами сосредоточенно смотревшего на молодую жену, стучащую по льду скребком, чтобы, не дай бог, не нанести льду какого-нибудь увечья, вселял уверенность, что «а больше Рима не бывати») Так вот, этот Сергей Уключников оказался напрочь засыпанным в своей служебной квартире, в которую не проникал дневной свет. Он спал, и жена его спала, и лопата, и лед. И уверенность в том, что больше Рима не бывати, дала трещину. Как в старых домах в местах точечной застройки. Тускнели златые колокола поредевших сорока сороков. Поникли ветви тополей в двориках Зачатьевских переулков, почувствовали неуют вороны, голуби перестали гадить на головы спешащим на работу гражданам России. Потому что граждане, почувствовавшие вороний неуют, перестали спешить, и у голубей пропал интерес гадить по почти неподвижным целям. И я, как старый артиллерист, их понимал. Вдохновение уходило. Срать на неподвижные затылки – простое ремесло. А настоящий голубь, как и старый артиллерист, – художник. И он, точно попав на еле выглядывающий из-под шлема нос мчавшегося мотоциклиста, радостно восклицает: «Ай да сизый, ай да сукин сын!» И вот все это было отнято устаревшим ГОСТом. Так что перестройка в стране началась с единственной целью – откопать дворника Сергея Уключникова. Ну а остановиться уже не смогли. Потому что национальная идея – до основанья, а затем… Ввязаться в драку всем миром, и уж потом…
Оставшиеся в живых Сергей Уключников с женой, все толковища восьмидесятых – девяностых проспавшие в служебной комнате из-за засыпанности телефонного кабеля по устаревшему ГОСТу и проснувшиеся в ковше экскаватора с тремя народившимися детьми, с ног до головы обделанные голубями, что придавало им некоторое сходство с головой Карла Маркса, никак не могли понять, что делает кодла таджиков с лопатами на их территории. А когда поняли, то решили утечь на Запад вместе с другими мозгами. Но у них мозгов не хватило из-за незавершенности образования на физмате МГУ. (Засыпаны они были! С кабелем! Из-за ГОСТа.) Так что сейчас они пашут в Силиконовой долине дворниками и живут в трехкомнатном трейлере. Дети изредка их навещают – работы много, да и русский язык они помнят плохо. На хера им в Массачусетском университете русский язык? А родители практически не секут в английском. На хера дворникам в Силиконовой долине английский?
Вот из-за всего этого найти на Остоженке человека для вдохновенной человеческой опохмелки крайне затруднительно.
Но у нас-то с вами, господа, речь идет не о сегодняшней Остоженке, где меня сегодня нет. Как и на Большом Каретном, и на Петровском бульваре, и на Втором Колобовском, то есть, почитай, нет совсем («нет совсем» – это для понимающих. Для тех, кто худо-бедно сечет в метафизике). А речь идет об ОСТОЖЕНКЕ начала девяностых. Так что надыбать двоих джентльменов без определенных трудовых задач для совместного времяпрепровождения было вполне возможно. Поэтому побоку неформальный коитус, займемся замотивированным пьянством. Пьянство в россии всегда замотивировано. Русскому человеку это объяснять не надо, у него это в подкорке сидит. Нерусские это знают. Они эту мотивацию специально нам в подкорку загнали, чтобы уничтожить конкурента. Несколько раз они эти дела упустили, и вот нате вам – Ломоносов проклюнулся, периодическая система элементов чуваку приснилась (правда, ему же и рецепт водки приснился, но это будем считать выбросом из теории вероятностей), собака Павлова, еще что-то офигенно полезное. А потом кто-то ИЗ НИХ СПЕЦИАЛЬНО оставил без присмотра винные склады, и пожалуйста – Ленин, Троцкий, Сталин. И так все время, стоит кому-то здесь недоглядеть… ОНИ нам – спирт «Рояль», мы – из танка по «Белому дому». Только преодолели дефолт, ОНИ нам – паленую водку на радостях через Северную Осетию. И не только водку. Вон давеча содержатель стаканов папа Юра паленым денатуратом траванулся. Вот так вот однажды просыпаемся с бодуна, а у нас президент – гэбист. (Это ж надо так нации нажраться!) Ну, они нам на опохмелку налили, и бац – сериал «Секс в большом городе», Борис Грызлов и суверенная демократия. Тут уж мы сами стали кирять от безысходки. И ОНИ нас под непреходящее похмелье стали бить прямо по площадям – собрание стран – членов АСЕАН на Дальнем Востоке, Универсиада в Казани, Олимпиада в Сочи, чемпионат мира по футболу повсюду! И хана, чуваки! Так вся Россия под распил пойдет! Я уж не говорю о том, что мы все станем футбольными фанатами. И вся распиленная Россия станет громадной Манежной площадью!
Вот что ОНИ, суки, с нами делают!
Нет, исходя из этих соображений, сегодняшней жаркой ночью в Москве примитивно напиваться не след. А то я… и те, кто со мною завтра… Мы «Русский марш» в Тель-Авиве проведем. (И разгоним на поц ихний жидовский гей-парад.) Так что немного выпивки и, как написал мой покойный дружочек Андрюша Кучаев, «Трах нон-стоп». Но только я утвердился в этой мысли и потянулся к записной книжке, чтобы вытянуть из нее что-нибудь из области телесного низа, как раздался телефонный звонок.
Тринадцатый звонок
Это значит, что кто-то мне звонит, кому-то я позарез нужен. Знать, есть еще в стране потребность в старых, битых временем интеллигентах средней руки с обаянием пожилого кастрированного кота. В середине жаркой ночи в Москве. И точно, звонил мой старый дружочек по эстраде, конферансье Дмитрий Кульбицкий по фамилии Кегельбан, интеллигент невысокого пошиба с обаянием пожилого стерилизованного кобеля. Росту в нем 152–153 сантиметра. В ширину – чуть поменьше. А с волосами совсем лажа. Не то чтобы их совсем не было, а на голове. Провинциальные чувихи не ждали от него никакого подвоха. Шли себе поутру на какую-нибудь работу или учебу, а может быть, просто в магазин за пельменями. И натыкались на Кегельбана, курящего посредине тротуара около гостиницы. Он их не замечал, они его не замечали… Только через час, стоя посредине тротуара, сосредоточенно пытались понять, с какой целью они пили вино, находясь в движении на гостиничной койке под животом мелкого человека по фамилии Кегельбан. И всю жизнь они будут думать, какая связь между походом на работу, учебу или в магазин за пельменями и совокуплением с пожилым кастрированным кобелем.
Вот таким человеком был мой дружочек – конферансье Дмитрий Кульбицкий по фамилии Кегельбан.
– У тебя есть пятьдесят долларов? – спросил он.
– Есть.
– А двадцать рублей?
– Есть.
– Странно, – заметил Кегельбан. – Когда это у тебя было сразу и пятьдесят долларов, и двадцать рублей?
– Идиот, я три года в завязке. Мог я за три года непосильным трудом сценариста-мультипликатора отложить на черный день пятьдесят долларов и двадцать рублей?
– Мог. Значит, рядом с твоим домом находится потрясающая чувиха! Ноги – от плеч. Руки – оттуда же. Маракасы, жопа – все на месте. Колхознице Веры Мухиной нечего делать. Масик зовут. (У него всех чувих Масиками звали, чтобы путаницы не было.) Дашь ей пятьдесят баксов и двадцать рублей на тачку до меня. Понял?
– Насчет двадцати рублей на тачку понял, а баксы на что?
– Баксы на дело. Сам понимаешь.
– Ну…
– Все, спасибо, отец. За мной не задержится, – и Кегельбан повесил трубку.
Через минуту под моими окнами раздался истошный крик. Женский. Я высунул голову, чтобы держать район под контролем. Район в лице Жука и Каблука пытался с неафишируемыми целями затащить во двор девицу, которая неразборчиво, но гневно кричала: «А ну, убери руки, козлы вонючие! А то живо яйца оторву!» Ну типичная колхозница Веры Мухиной.
– Это вы Масик будете? – спросил я.
– Ну я, – ответила она, приступая к отрыву яиц у Каблука. – А ты кто?
– Пятьдесят баксов и двадцать рублей.
– Тогда я к вам.
– Господа! – крикнул я. – Эта дама ко мне.
