Со временем, набравшись храбрости, я начал уговаривать жену пойти в церковь вместе со мной. Сперва Грир там не понравилось — она выросла в католической семье, и огромная церковь Моряков, на ее взгляд, была вовсе не похожа на церковь; но она согласилась посещать службы ради меня. Она начала замечать во мне перемены, и эти перемены ее радовали. Я посвятил себя своей молодой семье и ревностно выполнял обязанности супруга и отца. Обычно мы ходили на субботние вечерние службы: для очень небогатой молодой пары с ребенком это была едва ли не единственная возможность провести субботний вечер вне дома. В церкви Моряков отличная детская комната: Тейлора мы оставляли там, сами шли на службу, а потом ужинали вдвоем в каком-нибудь скромном заведении.
Прошел уже год моего воцерковления, и казалось, все идет отлично. У меня появились новые друзья — убежденные христиане: мы встречались раз в неделю для изучения Библии и разговоров о тех трудностях, с которыми сталкивали нас брак, семья, жизнь. Мой собственный брак, поначалу очень шаткий, укрепился настолько, что Грир начала заговаривать о втором ребенке. Денег у нас по-прежнему было немного, но мы начали жертвовать на церковь и на христианскую благотворительность.
Я молился о новой работе и внезапно получил такое предложение, о каком и мечтать не мог: кресло редактора в местной ежедневной газете! «Ньюпорт-Бич — Коста-Меса Дейли Пайлот» существовала уже 83 года, но впервые место редактора в ней занял человек, которому не исполнилось еще и тридцати. Издатель предложил мне очень неплохую зарплату (вдвое больше той, что я получал на предыдущем месте работы), полную свободу действий и единственную задачу: спасти газету, дышащую на ладан, и дать ей новую жизнь. О таком повороте в карьере я и не мечтал!
Здоровье мое тоже пошло на лад. Угри исчезли; нашелся хороший врач, готовый применять к моим желудочным проблемам новейшие медицинские средства. Я верил: все это сделал для меня Бог, потому что я начал слушать Его и исполнять Его Слово. Писание гласит, что каждый из нас может преобразиться в нового человека во Христе — и я потихоньку становился новым человеком, лучше прежнего.
У меня появился духовный наставник — Хью Хьюитт, скоро ставший моим лучшим другом. Мы познакомились в конце 1980-х: я искал консервативного автора для колонки в журнале о деловом стиле жизни, который тогда редактировал. Хью — юрист и ведущий радиопередачи, работавший на Никсона и Рейгана, — идеально мне подходил. Умный, образованный, неординарно мыслящий, с чувством юмора, абсолютно уверенный в себе (даже когда ошибался), он оказался прекрасным колумнистом.
Хью был евангелическим христианином, и когда я признался ему, что обрел Бога, он пришел в восторг. Он познакомил меня со своими друзьями-христианами, терпеливо отвечал на мои бесконечные вопросы, постоянно побуждал не останавливаться на достигнутом. Наше деловое знакомство быстро переросло в дружбу. Казалось бы, мы с ним совсем не похожи. Хью — хоть когда-то он и пробежал марафон за три часа двенадцать минут — выглядит как типичный кабинетный эксперт: совершенно седой, в очках с железной оправой, постоянно борется с лишним весом. Он — пламенный консерватор и терпеть не может мейнстримовые СМИ. Меня же никто не примет за интеллектуала, политические взгляды у меня умеренные, а мейнстримовые СМИ — это моя работа. Люди, знакомые с каждым из нас по отдельности, с удивлением узнают, что мы друзья.
В 1992 году исполнилось два года моего воцерковления, но я по-прежнему не чувствовал себя настоящим христианином. Вера оставалась для меня чем-то странным и немного неудобным — вроде новых, еще не разношенных ботинок. Христианин из меня, откровенно говоря, получился не ахти. На занятиях по изучению Библии, когда доходила очередь до моего выступления, я чувствовал себя безнадежным идиотом. Мне не удавалось выполнять простейшие требования Писания — например, не сплетничать о своих знакомых. А уж о том, чтобы отправиться проповедовать Христа — даже в Тихуану в двух часах езды к югу от нашего дома, — я и помыслить не мог. Хью постоянно повторял мне, что легкой жизни христианам никто не обещал, и побуждал не успокаиваться на достигнутом.
Классические евангелические свидетельства обычно достигают кульминации в момент «возрождения в вере»: когда герой в экстазе падает на колени, принимает Иисуса Христа как своего Господа и Спасителя и чувствует, как Иисус входит в его сердце. Такого «возрождения в вере» со мной не происходило, да я его и не ожидал. Вера моя была скорее в голове, чем в сердце. Однажды Хью начал звать меня с собой на выходные в христианский лагерь и конференц-центр «Тысяча сосен» в горах Сан-Бернардино, в двух часах езды от Лос-Анджелеса, на какую-то встречу мужчин-христиан. Мне не хотелось ехать. Я — пас, сказал я Хью. В христианстве я еще младенец, мне надо подрасти.
— Ничего не хочу слышать, — решительно ответил Хью (деликатностью он никогда не отличался). — Я за тебя уже заплатил. Все решено. Тебе это нужно, Билли. Нужно стать ближе к Богу. Поверь мне. Заеду за тобой в пятницу после обеда.
По натуре я интроверт, и мысль о выходных в обществе сотни незнакомцев из пресвитерианской церкви, куда я никогда не ходил, привела меня в ужас.
— Нет, Хью, спасибо, — сказал я. — Обещаю, я обязательно съезжу в следующем году.
— Буду у тебя в три, — ответил он. — И больше никаких разговоров!
Вот так, практически силком, он вывез меня в Сан-Бернардино. Добрых два часа мы тащились по запруженному в пятничный вечер шоссе Интерстейт-215, затем свернули и миль двадцать поднимались в горы по узкой извилистой двухколейке. Здесь тоже было на удивление много машин. Коричневый кустарник и чапараль уступили место величественным соснам — и тревога моя усилилась. Я уже знал, что на выходных мне предстоит петь о Боге, восхвалять Бога, беседовать об Иисусе, и все это — в большой и совершенно незнакомой компании. Все это слишком напоминало то христианство, с которым я чаще всего сталкивался в повседневной жизни и которое больше всего ненавидел: преподобного Джерри Фолуэлла, Пэта Робертсона и прочих телепроповедников, болтающих об «И-и-исюсе». Я предпочитал хранить свою веру при себе — без воплей и без жестов.
Войдя в конференц-зал в центре отдыха, прежде всего я заметил, что другие участники встречи — на вид самые обычные люди. Можно было подумать, они приехали не в христианский лагерь, а на баскетбольный матч. Самого разного возраста — от подростков до семидесятилетних стариков; школьники и студенты, врачи, юристы, подрядчики, слесари, инженеры, пенсионеры. Помимо любви к Господу, объединяла их ненасытная страсть к нездоровой пище. Столы в зале ломились от лакричных конфет «Ред Уайн», шоколадных плиток «Херши», больших коробок «М?М», пакетов с сушками, банок кока-колы и пива.
Распорядок дня был очень прост. С утра группа встречалась в конференц-зале, кресла в котором были выстроены полукруглыми рядами, как в церкви. Здесь самодеятельный оркестр — на удивление неплохой — исполнял религиозные песни, тексты которых высвечивались на экране, по несколько песен за раз. Многие приходили в экстаз и начинали подпевать в полный голос, некоторые даже плакали.
Дальше наступила очередь личных свидетельств. Первым поднялся с места Бад — огромный, толстый, шумный строительный подрядчик, всеобщий друг-приятель, что-то вроде неформального лидера. За шоколадом и кока-колой он шутил и рассказывал анекдоты, но теперь мгновенно посерьезнел. Негромко и искренне он рассказал о том, что жена, с которой он прожил двадцать лет, его больше не любит, бизнес его — на грани разорения. Дожив до пятидесяти лет, он вдруг обнаружил, что жизнь его пошла насмарку.
— Жена сказала, что я больше не тот человек, которого она любила, который был ей нужен, — рассказывал Бад. По лицу его катились слезы, и он утирал их платком. — Она говорит: «Я не могу тебя больше уважать, не могу любить. Не понимаю, как с тобой дальше жить».
Кто-то шумно высморкался, и в зале вновь воцарилась мертвая тишина. Не часто мужчины бывают так откровенны друг с другом. Бад рассказывал дальше: о том, что жена много раз заговаривала с ним о его поведении, просила измениться, но он, считая, что браку двух христиан развод не грозит, пропускал ее слова мимо ушей. Почти никто в зале не знал, что семья Бада на грани распада. Его признание всех потрясло. Понимая это, Бад добавил, что мужчина, когда у него беда, обычно стыдится в этом признаться. И сам он молчал, терпел и надеялся, что все уладится само собой — пока не стало слишком поздно. Но это неправильно. О своих бедах нужно рассказывать другим, нужно просить помощи, когда тебе нужна помощь. Этого хочет от нас Бог.
Бад умолк.
— Помолимся за него, — негромко сказал кто-то.
Несколько друзей Бада, поднявшись, положили руки на его широкие плечи, и весь зал начал
