жрецами которой служат дворяне». Гарофало заметил даже, что при демократических выборах в Италии аристократическое имя при равных условиях всегда дает кандидату преимущество.
Духовенство легче увлекается революционными течениями, потому что оно при большей осведомленности относительно недостатков своей касты и своих доктрин подвержено большей экзальтации, вызываемой уединением и особенностями монашеской жизни. Потому-то самые ярые противники догм и обличители недостатков духовного сословия встречаются именно среди духовных, что и вполне естественно, так как делами партии больше всего интересуются ее члены. Достаточно вспомнить имена Джордано Бруно, Савонаролы, Кампанеллы, Социно, Кальвина, Лютера, Спинозы, Ардиго и, наконец, Ренана. Интересно отметить по этому случаю, что выражение
Что касается дворян, то их участие в революционных движениях объясняется также дегенеративными аномалиями (Мирабо может служить примером), личным соперничеством, желанием превзойти противника или вырваться из цепей касты, которыми более сильные члены последней окутывают более слабых. Наконец, надо иметь в виду и большую осведомленность относительно недостатков этой касты, и тот закон контраста в проявлении наследственности, по которому дети мотов, скупцов, себялюбцев отличается иногда качествами, совершенно противоположными.
К этому надо прибавить, что аристократ обладает большими средствами получать образование и проявлять свои таланты. Гальтон, например, насчитывает среди гениальных людей 35 % аристократов, тогда как гораздо более многочисленный класс плебеев дает их только 20 %. Одна буржуазия может соперничать с аристократами, так как дает 42 % гениальных людей.
Аристотель, изучая в своей «Политике» причины, побуждающие аристократов становиться во главе революций, приписывает эти побуждения или демагогическому инстинкту, или дурному поведению, доведшему их до разорения, или, наконец, желанию захватить в свои руки власть для себя лично или для передачи кому- нибудь другому, подобно тому как Гиппарх очистил путь для Дионисия Сиракузского.
Но это справедливо только по отношению к бунтам. В действительности аристократов не всегда личное самолюбие или стремление захватить власть толкает в революцию. Примером могут служить Гракхи, пожертвовавшие собой за дело народа и поднявшие последний против своей собственной касты. Во Франции также поступили герцоги Лонгвилль и Бофор и принц Конти, а позднее Мирабо, Ламартин, Рошфор; в Германии – Гец фон Берлихинген; во Фландрии – графы Горн и Эгмонт; в Италии – Кавур, Риказоли, Д’Азелио; в России – Бакунин, Достоевский, Кропоткин, Перовская и прочие.
Что касается влияния вырождения дворянства, то мы не можем представить лучшего примера, как семья князей Сулковских в Силезии, которая с начала XIX столетия принимала участие во всех заговорах и революциях на своей родине.
Все члены этой семьи были ненормальны: первый, князь Ян, фанатично преданный Наполеону, сражаясь против Австрии, был взят в плен и поселен в Ольмюце, откуда в один прекрасный день исчез и пропал без вести – натура безумно храбрая и необузданная. Второй, князь Максимилиан, очень бедный, потому что был младшим в роде, женился на богатой американке, приехал с ней в Европу и тотчас же начал вести жизнь самую разгульную. Он путешествовал с любовницей, переодетой пажом, а впоследствии прогнал ее от себя ударами хлыста. Жена его тем временем умерла, кто говорит – с горя, а кто – от яда.
Брат Максимилиана, подпавший под влияние другой женщины, для того чтобы получить наследство от матери, убил последнюю выстрелом из ружья, а потом бежал в Вену, где и был убит во время революции 1848 года при нападении на Арсенал.
Старший из братьев, Людовик, узнав об участии своего брата в венской революции, поспешил к нему на помощь с шайкой волонтеров, но был на дороге арестован, бежал, переодевшись в костюм железнодорожного кочегара, и прожил десять лет в Америке простым фермером. Вернувшись в Европу, он поселился в Белицком замке, откуда больше уж никуда и не выезжал. Один из его сыновей, Иосиф, за расточительность был недавно заключен в Деблине.
Вот несколько цифр, показывающих степень участия дворян и духовенства в революциях и бунтах: по словам Коко, из 200 революционеров, участвовавших в неаполитанском восстании 1799 года, дворян было 30, а священников и епископов 40; из 114 осужденных за это восстание Конфорти насчитывает 10 дворян и 19 духовных, из коих один епископ.
В числе 1149 итальянских революционеров, по нашему счету, было 80 дворян и 83 священника. Фердинанд Бурбон повесил за политические преступления 10 священников и епископа Вико; в неаполитанском восстании 1837 года погиб священник Луи Бельмонте; в 1849 году австрийцы расстреляли и повесили пятерых аббатов.
В некоторых местах духовенство восставало на защиту религии. Так, в Греции эпирские монахи хранили оружие и помогали революционерам; в Польше, по словам Солтыка, ксендзы вооружали повстанцев и устраивали в церквах собрания.
Сами иезуиты, которые всегда были наиболее рьяными представителями мизонеизма, – иезуиты, которые и теперь еще считают магнетизм «дьявольским наваждением», а Гарибальди – «исчадием дьявола», которые продолжают верить в божественное право, когда и сами короли уже в него не верят, – и те решались на убийство королей, если последние не подчинялись их советам. Так, в Англии в 1581 году три иезуита были казнены за покушение на жизнь Елизаветы, а в 1605 году еще двое за пороховой заговор. Во Франции отцу Гиньяру отрубили голову за оскорбление Генриха IV (1595 год), а немного спустя весь орден был изгнан по подозрению в прикосновенности к покушениям на принца Оранского, Генриха III и Генриха IV.
Из Голландии иезуиты были изгнаны за покушение на жизнь Морица Нассауского (1598 год), из Португалии – за покушение убить короля Жозе (1754 год), в котором трое из них были замешаны, а из Испании – за заговор против Фердинанда VI (1766 год).
В то же время в Париже два иезуита были повышены как участники в покушении на жизнь Людовика XV. Равным образом они были изгнаны из Антверпена (1578 год), из Венеции (1606 год), Трансильвании (1607 год), Богемии (1618 год), Моравии, Пруссии и Польши (1619 год).
Декретом герцога Савойского они были изгнаны из Сицилии (1715 год) как бунтовщики и заговорщики; Петр Великий выгнал их из России (1723 год), «для того чтобы обезопасить свою жизнь и покой своего народа».
Не принимая активного участия в политических преступлениях, они подстрекали к цареубийству, или
Уже отец Эммануил Са («
Здесь мы имеем пример мизонеизма, побуждающего к действиям с виду антимизонеическим, но в сущности жестоко реакционным.
3)
В нидерландской революции народ участвовал весьма заметным образом. В Турне в 1568–1570 годах герцог Альба казнил или изгнал 36 человек, среди которых было 18 ремесленников, 6 купцов, 3 дьякона, 3 солдата, 2 фермера, 1 трактирщик, 1 учитель, 2 дворянина и 1 адвокат.
В английской революции 1600 года главными вождями были рабочие и мелкие торговцы. Большинство полковников парламентской армии также были торговцы, портные, пивовары и прочие.
Во Французской революции дворяне дали первый толчок, адвокаты, писатели и средние классы продолжали движение, а чернь, фанатики и искатели приключений закончили его (Калло д’Эрбуа – разорившийся актер, Эрбер – театральный кассир, Бильо-Варенн – актер).
Во главе восставших пролетариев никогда не встречалось ни одного рабочего или крестьянина; в 1789 году вожаками были адвокаты, писатели, врачи вроде Робеспьера, Сен-Жюста, Марата и прочих. Единственным крестьянином был Кателино – вождь вандейцев-роялистов, значит, революционер реакционный.
Но трехсоттысячная революционная толпа, которой эти вожаки распоряжались, состояла сплошь из подонков общества.
В неаполитанской революции, напротив того, масса оказалась реакционной и образованные классы пали жертвой восстания, которое подняли.
В самом деле, из 95 казненных за это восстание, по словам Конфорти, было:В итальянской революции, также и в романьольской (в 1825
