XLIII:1 вступление через них Бога в новый храм для вечного обитания в нем, след. вступление существенное, не символическое лишь и благодатное, как в прежний храм с его свободным доступом через все ворота (может быть, и в действительном храме восточным ворота, как обращенные к незаселенное местности, открывались редко или, по крайней мере, был закрыт главный пролет их, а для пользования народа предоставлялся ход через притвор ворот — ст. 3. Пр. А. Олесницкий, Ветх. хр. 431). Именно порог храма, это начало и граница его, должен вследствие вхождения Божия во храм остаться не попираемым для ноги человеческой. Этим хорошо знаменовалась полная реальность обитания Божия в новом храме. Правос. Церковь поэтому справедливо видит осуществление этого пророчества в воплощении Сына Божия от Пр. Девы Марии и в соблюдении ею вследствие этого присного девства, в виду чего место служит паремией на Богородичные праздники.
Неприступность восточных ворот несколько уменьшалась для князя, — евр. ганаси, не мелек — царь Мессия как в XXXVI:22; LXX только ?????????, слав. старейшина, но в паремиях 'игумен'. Не имея права, как и все, ступить на их священный порог, он может пользоваться и это в качестве исключительной и почетнейшей привилегии обширными (XL:6 и сл.) постройкам этих ворот, притвором их, для того, чтобы снедать в них хлеб пред Господом, т. е. назначенные для свящ. пиршества части мирной жертвы и хлебного приношения (XLIII:27). Для этой трапезы князя мог служить или притвор ворот (план 1) или одна из 30 комнат внешнего двора (XL:17), назначенных для священной трапезы народа, и именно должно быть прилегавшая к восточным воротам. Но для этой цели князь должен входить в сооружение ворот и выходить из него не через самые ворота, главный пролет их, а 'путем притвора' их, LXX: ???? ??? ???? ????? ???? ?????, слав. 'по пути елама' (в паремиях неточно: еламских врат), т. е. через пристройку к ним со стороны внешнего двора, имевшую на последний не один выход (XL:13; см. план 1 и 3). Таким образом и князь мог только 'приметатися' у святого порога этих ворот, не ступая на него.
От восточных ворот, где пророк стоит, он переводится с целью показать ему, что слава Божия наполняет храм (баит, т. е. здание святилища и Св. Св.), пред фронтом его, но приводится не ближайшим путем через внутренние восточные ворота, что было невозможно в виду XLVI:1-2, а 'путем ворот северных'. Пред лицем славы Божией, являвшей присутствие в храме самого Бога, пророк естественно пал ниц.
Должно быть из внутренности святилища или Св. Св. и наполняющего их облака пророк слышит настоящее откровение. Он призывается Господом к особой внимательности как к предшествующим откровениям ('смотри глазами твоими…'), так и к настоящему: постановлениям Дома Господня и законам его. На важность откровения указывает уже обширность и торжественность этого вступления к нему. Откровение это будет касаться входа во храм, т. е. как увидим из его содержания входящим, во храм, имеющих доступ к нему, ко (перед этим рус. пер. добавляет 'и', которого нет в евр. и у LXX, и 'бе', в передает 'к', как и предшествующее ле, для) всем выходам его, которым столь важное значение придано еще в XLIII:11, см. объяснение там.
Особую важность это откровение о 'входе во храм' получает в виду прежних тяжких незаконностей, допущенных Израилем в этом отношении, которое даваемые теперь постановления имеют устранить и горькое воспоминание о которых срывает с уст пророка по отношению к Израилю не употреблявшийся доселе во второй части книги эпитет 'мятежный дом' (первый раз в книге 1, 8 и последний доселе XXIV:3). По крайней мере, теперь в новой теократии Израиль должен оставить все мерзости свои, особенно оскверняющая храм введением в него недостойных элементов (каких, — делают намеки следующие предписания).
Первая и самая худшая из мерзостей этого рода, которых указывается 3 разряда (см. предисл. к главе), это допущение иноплеменников (поэтически-сильно называемых 'сынами чужой' не евреянки, не стоящей по своему племени, в заветных отношениях к Богу), которые все или в большинстве своем потому уже, по иноплеменному происхождение своему, необрезаны сердцем (духовное понимание обрезания, предвосхищающее Апостола Павла!), т. е. идолопоклонники, а другие необрезаны и плотию (таковы были все язычники, исключая финикиян, египтян, ассириян и нек. др.), допущение в части храма, которые могли быть доступны только священникам и левитам, даже в самое святилище (если микдаш понимать здесь узко), что кажется запрещает дальнейшее, для исполнения там церковно-служительских обязанностей — подношения (т. е., должно быть, подавания на руки священникам) хлеба Божия (жертвы, как символической пищи и трапезы Божией) и даже священнейших частей ее — тука и крови (которые чаще всего сожигались), так как мирная жертва, из которой сожигались только эти части, была кажется самою употребительною. Таким неугодным Иегове участием язычников в священнодействиях нарушается завет Божий, в котором может участвовать только Израиль. Пророк в этом месте явно имеет в виду утвердившийся еще с И. Навина и едва ли не с его одобрительного (сам И. Навин в своей книге не ставит этого себе в вину) почина в отношении гаваонитян (Нав. IX:27) — обычай для низших работ при скинии, которые по смыслу Моисеева закона все должны исполняться левитами, пользоваться военнопленными, составлявшими при храме особое сословие нефинеев (Езд. II:43-54; Неем. VII:46-56); от рубки дров и ношения воды, что было предоставлено им И. Навином, нефинеи вероятно перешли к другим работам при скинии, требовавшим недоступной никому, кроме левитов, близости к свящ. предметам. Настоящим местом не ограничивается даваемое язычникам Моисеевым, законом и всегда признававшееся за ними (см. молитву Соломона при освящении храма) право на жертвоприношение в храме, не всякое впрочем (напр., вкушение пасхального агнца запрещалось им). Иезекииль не занимается здесь тем, что дозволено Моисеевым законом.
