отправится в путь.
В Скребенском она была совершенно уверена. И думала лишь о сборах, платьях, которые надо сшить, и о том, как тихо и мирно провести время, остающееся до воссоединения с ним, когда ее личная история будет завершена. Долгое время она чувствовала умиротворенность и странный, неестественный покой. И в то же время от нее не укрылось, что внутри нее начинают сгущаться тучи нетерпения, грозящие хаосом. Она пыталась избежать этого, уклониться. Хорошо бы поскорее пришел ответ, путь ее определился и стало бы исполняться предначертанное. Ведь отвращение, вызывавшее в ней такой ужас, — это результат бездействия.
Как ни удивительно, но ее совершенно не заботило то обстоятельство, что он не написал ей раньше. Достаточно было ее письма. А долгожданный ответ она получит, вот и все.
Однажды, в начале октября, чувствуя, как в душе закипает безумие, она выскользнула под дождь, побродить — ей казалось, что в доме душно. Вокруг все было мокро и уныло, тускло поблескивали красным грязные, закопченные кирпичные дома, выступы их под мокрым лиловым сланцем крыш отсвечивали и казались алыми. Урсула направилась к Уилли-Грин. Подставляя лицо дождевым каплям, она быстро шла, видя промельки света через ложбину, где временами из тумана выплывали дымные шахты с их блескучими огнями, неподвластными хаосу дождя. А потом туманная пелена вновь затягивалась. Урсула была рада уютной уединенности дождя.
Свернув к роще, она разглядела за облаками бледное сверканье водной глади Уилли-Уотер и шла теперь по лугу, открытое пространство которого нарушали лишь кусты боярышника, струившиеся дождем и треплющиеся, как волосы на ветру, округлые кусты казались призраками, выступающими из тумана. Все это было великолепно — такая свобода и хаос.
Однако она поспешила укрыться в роще. Сильный неровный гул опустился ей на голову и охватил ее со всех сторон дрожью, древесные стволы очерчивали границу этого ужасного гула — мириады стволов, огромные, сочившиеся черными потоками влаги, устремлялись вверх колоннами, воздвигнутыми между этим гулом наверху и замкнутым пространством под ногами. Она со страхом скользнула между этими стволами. Ей казалось, что, повернувшись, они могут преградить ей путь, когда она будет проходить мимо их стройных и безмолвных воинских колонн.
Она все мелькала между стволами, храня призрачную надежду не быть замеченной. Она чувствовала себя птицей, нечаянно впорхнувшей в окно зала, где собрались и держат совет воины. И она неслась вдоль их суровых гулких рядов, спешила, чтобы не быть замеченной, пойманной, пока наконец, с бьющимся сердцем, не очутилась возле дальнего окна и не выпорхнула облегченно на яркую болотистую зелень просторного луга.
Дорога уперлась в общинный загон и, спрятавшись под крышу, она наблюдала оттуда, как медленно, волнообразно колышется пелена дождя, как катятся эти волны по пустынной равнине. Она совершенно промокла и была далеко от дома, а вокруг был только дождь с его волнообразным колыханием. Пора было пробираться назад, пускаться в обратный путь сквозь все эти неверные волны, назад, к устойчивости и надежной прочности.
Одинокая, потерянная, она выбрала обратную тропинку прямо через пустошь. Тропинка тянулась еле заметной рытвиной в высокой сухой траве — чуть шире, чем кроличий лаз.
И она пошла по ней, быстро, но осторожно ступая, как птица, отдавшаяся на волю ветра, бездумно, сосредоточенная лишь на одном — движении. Но в сердце, когда она пробиралась через это пустынное, залитое водой пространство, оставалась малая толика страха.
Внезапно она ощутила и еще что-то: за дождем маячили конские силуэты. Кони были далеко, но они приближались. Иного выхода, чем продолжать идти по тропинке, у нее не было. Кони стояли в купе деревьев совсем близко, над нею. Она продолжала идти, нагнув голову. Она не хотела обращать к ним лицо, глядеть на них. Не хотела знать о том, что они рядом. Она шла по пустоши, по нехоженой тропинке.
На сердце было тяжело. Придавило, как конской тушей. Но она обойдет их. Она снесет этот тяжкий груз и освободится. Она будет идти все прямо, прямо и пройдет.
Внезапно тяжесть усилилась, ощущение груза стало невыносимым, и сердце у нее сжалось. Она дышала с трудом. Нет, но и такую тяжесть она вынесет. Даже не глядя, она знала, что кони приближаются. Что это за кони? Она чувствовала, как сотрясается земля под их тяжелыми копытами. Что это надвигается на нее, откуда эта тяжесть на сердце? Она не знала, не поднимала глаз.
Но теперь путь ей был заказан. Они теснили ее сзади. Она чувствовала, что они кучкуются и на бревенчатом мосту надо рвом, поросшим осокой, — стянулись туда в плотный, тяжкий, необоримый монолит. Но ноги сами несли и несли ее. И каждый нерв напрягался в ней, а кровь в жилах становилась жаркой, раскалялась добела, вот сейчас жилы не выдержат, лопнут, хлынет кровь, и наступит неизбежная смерть.
А кони уже хлынули. Молнией промелькнуло сознание, что вот они уже скачут — по ней и сквозь нее, что отсюда эта дрожь натянутых нервов — от мощной устремленности вперед, от этого рывка их стройных рядов, проскакавших по ней и дальше.
Она знала, что никуда они не делись, что они поджидают ее. Но она спешила к бревенчатому мосту и шла по нему, изрытому, истоптанному копытами коней, шла, все зная про этих коней. Знала их узкие крупы, стянутые, стиснутые никогда не ослабляемой уздой, знала алые ноздри, пышущие жаром долготерпения, их мощные бедра, такие округлые, массивные и давящие, напирающие в стремлении высвободиться, помочь скинуть узду с конского крупа, порвать ее; они давят и давят вечно, пока не обезумеют кони, не начнут биться головой о стену времени, так и не добившись свободы. Мощные конские бедра были гладкими и потемневшими от дождя. Но ни тьма, ни дождевая сырость не могли погасить тяжкое пламя нетерпения, огонь, подспудно тлевший в этих рядах. Он все горел и горел.
И она шла, приближалась. Она различала сверкание копыт, синеватое переливчатое сверкание, окружавшее дыру пустоты. Как огромно это сверкание, этот синеватый накал, как молнией осеняющий сомкнутые темные их ряды. Подобны круговым молниям это сверкание копыт, этот топот мощных рядов.
И опять они подступали к ней. Теперь они ожидали ее, собравшись под дубом, сомкнувшись в страшную, слепую, победоносную когорту, неустанно ожидавшую, ожидавшую. Они ждали ее приближения. А она шла словно издалека к цепочке хилых дубов, где они собрались воедино, скучились в темную массу.
Ей надо приблизиться, а они вдруг рассыпаются, скачут вокруг, кружат, отступая, пускаются в галоп, не желая замечать, и уходят в холмы позади нее.
Теперь они сзади. И перед ней открывается возможность пути к высокой изгороди совсем близко, изгороди, за которую можно проникнуть, а там уже уютное возделанное поле и широкая дорога в упорядоченный мир людей.
Путь свободен, и можно успокоиться. И все-таки в сердце у нее страх, притаился и не отпускает.
И она внезапно колеблется, словно сотрясаемая ударами молнии. Она готова упасть, но вместо этого семенит вперед мелкими неверными шажками. Кони, как гром, несутся за ее спиной, и она дрожит, и опять эта тяжесть, тяжесть до полного уничтожения. Оглянуться она не смеет — так громыхают эти копыта. И вдруг они коварно поворачивают, обрушиваются слева от нее. Она видит, что свирепые ряды сжимаются, но пока еще не готовы напасть, страшные копыта сверкают, но пока это только угроза, и один за другим кони проносятся мимо, четко нацеленные, они горячат себя.
Кони проносятся мимо, грозно топоча, обтекая ее кольцом. И напор их ослабевает, они замедляют бег, направляясь теперь к воротам и деревьям впереди. Они волнуются, перебирают ногами и, перестроив беспокойные свои ряды, собираются в единую ударную группу, объединенную общей целью. И сейчас ополчатся на нее.
Сердце у нее падает, нет у нее больше сердца. Она знает, что не может, не смеет идти вперед. Этот крепко спаянный отряд, эта конская когорта победили. Они сейчас азартно ожидают ее, зная о своем триумфе. Сердце падает, руки и ноги плавятся, тают. Она тает, как вода. Вся мощь, вся грозная сила перешла теперь к коням. Ноги не слушаются, и она замирает на месте. Наступает решительный момент. Кони тревожатся, шевелятся. Она отводит глаза, озирается. Слева, ярдах в двухстах, по склону вниз сбегает живая изгородь. Там растет дуб. Можно вскарабкаться на него, по ветвям дуба обогнуть ствол и очутиться с
