обхватив Катю за талию, поставила ее на колени. Отчаянным рывком встала на ноги, взваливая на себя обмякшее тело:
— Пойдем. Катенька. Тут больница. Какая-никакая, но все-таки… Катенька, пожалуйста. — Ноги поскальзывались в крови.
Им не удалось пройти и пяти шагов, как Катя обмякла и стала безвольно оседать на тяжелые колени. Поползла на пол. Даша попыталась удержать ее, но не смогла — только дотащила до стены на полусогнутых напряженных ногах и, прислонив, рухнула рядом с нею.
Катя застонала, прижимая слабые руки к мокрому животу.
— Там рана? Не можешь идти? Больно? — заискивающе спросила Чуб, хотя все это было понятно и без слов.
Она безнадежно примерилась взглядом, пытаясь мысленно приподнять высокую Катю, но перебросить ее через плечо было невозможно из-за раны на животе. А на руках она не донесла бы ее даже до крыльца…
— Катюнечка, — подползла она к ней. — Соберись. Попробуй! — Она с мольбой дотронулась до ее руки.
— Не надо, — еле слышно сказала Катя. — Поздно…
— Глупенькая, глупенькая, — запричитала Даша, давясь слезами. — Ты не умрешь. — Она истерично вытащила из кармана телефон Алекса. — Блядь! — Верхний левый угол экрана был пуст. — Нет связи. Митя! — Сумасшедший отозвался громким плачем. — Не плачь. Ради бога, беги в больницу. Приведи врачей! Она не может идти!
Он закивал и, продолжая кивать и скулить, бросился к дверям.
— Они сейчас придут, — затрещала Даша. — Глупенькая, зачем ты пришла сюда? Зачем? Ты сняла цепь и вообразила себя всесильной? Эти подонки… Мы и забыли, что Мир был не один! Стоп. А как ты во- още вошла? — озадачилась она запоздало, хотя с тем же успехом этот вопрос можно было задать и самой себе. — Ведь ведьмы не могут…
— Поздно, — повторила Катя. — Кровь. Ее слишком много.
И Даша поняла: кровь! Три убийства — это слишком много, чтобы церковь осталась святой.
А на стене, уже измазанной Катиной кровью, поднял горящий огнем меч будущий победитель Зверя Архангел Михаил, держащий в левой руке загнутый считок:
Но небесный защитник Киева, не зря круживший сотни лет над Городом Дьявола, грозил зря — он не спас Катю! И не простер свой «мечъ» над зверьми, «прите» в его «чистый домъ» с не «чистымъ сердцемъ».
— Нет! Нет! — возразила Чуб горячо. — Ты выживешь… Ты не должна была умирать. Это случайность. Глупая случайность!
— Нет, — покачала головой Катя. — Нет случайностей…
— Я опоздала! Как нелепо… Третья жертва не нужна!
— Вы знаете?
— Ты же ничего не знаешь. А мы — все. А ты как кошка, ты сама не знаешь, зачем пришла сюда… Но Маша скоро будет! С богатырем. Есть такое заклятие в книге. Воскрешающее!
— Но книга…
— А-а, — закивала Чуб. — Это ничего, что ты ее стырила… Муся шпаргалки написала по всем заклятьям! Она сейчас в музее. Воскрешает Илью по картине Васнецова. Представляешь? Ты только представь! — Даша псевдорадостно растянула губы во всю ширину лица.
— Богатыря по картине? — Катя полуобморочно улыбнулась ей в ответ, словно услышав наивный детский лепет. — Глупые, глупые… Больно. Как больно!
Маша печально подергала тяжелую дверь музея с вырезанными на ней львиными мордами — к ее удивлению, львы послушались ее руки. Она трусливо протиснулась вовнутрь и сразу же встретила настороженный взгляд охранника.
— Вы к Дмитрию Владиславовичу? — с сомнением уточнил он.
Маша согласно кивнула.
— Туда, налево. Он ждет вас, — распорядился страж.
И Маша прерывисто вздохнула — наполовину испуганно, наполовину с облегчением. С облегчением, потому что ей и нужно было налево, и если бы упомянутый Дмитрий ждал ее на втором этаже, никто не позволил бы ей свернуть туда. А испуганно оттого, что неизвестный Владиславович ждал там, понятно, вовсе не ее. И, в отличие от Чуб, она понятия не имела, что соврать в свое оправдание, когда тот уличит ее как самозванку.
Короткий левый коридор моментально привел ее в финальный зал, где на центральной стене возвышались знакомые с детских лет «Богатыри», верхом на трех лошадях — белой, черной и рыжей.
Зал был пуст. Маша подозрительно покосилась на служебную дверь, ожидая от нее подлого подвоха. Но на страх не было времени. Она спешно обогнула широкую деревянную скамью и, подойдя к полотну вплотную, разгладила смятую в кулаке бумажку.
Ноги дрожали. Колени предательски булькали.
Взор Киевицы неуклюже примерился к центральному богатырю, сурово взиравшему в даль из-под тяжелой длани. В аккурат под ним стояла одноногая подставка с заключенным в стекло листом бумаги, хотя обычно подобные искусствоведческие пояснения всегда засовывались в дальний угол музея.
Взор невольно урвал кусок текста:
Машины глаза недоверчиво хлопнули и потрясенно округлились. Плечи скукожились и похолодели.
«Мама! — взмолилась про себя Маша. — Как я могла? Мы же проходили на первом курсе… Добрыня! Вот кто победил Змея. Это Даша меня сбила со своим „главным богатырем“!»
Но ни на самобичевание, ни на поиски виновного не было времени, так же как и на страх. Киевица стремительно пробежала уже заученный текст и перевела взор на ближайшего родственника князя- крестителя, сидевшего на гордом, с развевающейся гривой, белоснежном коне Белоюшке, предупредительно полуобнажив сильный меч.
— Ты, пришедший на эту землю, испроси Того, кто тебя послал, вернуть мне жизнь раба его, во имя Града моего, и блага земли его, и небес его, и грешных чад его…
Ее внезапно замутило.
— Ты, по левую руку от меня, испроси Ту, кем он стал, Землю-мать…
В глазах появилась немыслимая резь, вызвавшая неконтролируемый поток защитной влаги. Маша безжалостно оттянула расставленными «очками» пальцами веки снизу и сверху, заставляя себя смотреть на «то, что воскреснет».
И увидела, как картина покачнулась, а секунду спустя поняла, что покачнулась не картина, а изображенный на ней человек на белой лошади.
