«Вот суки!»
Екатерина Михайловна Дображанская всю жизнь считала себя сукой редкостной бездушности. Другие — тоже, но она была солидарна с ними и старательно поддерживала в этом мнении — и их и себя. Она любила себя сукой и была убеждена: быть сукой, которой наплевать на всех и вся, удобно, выгодно и стерильно для души.
Но каким-то немыслимым чудом в ее душе завелась наивная студентка, оказавшаяся первым и последним человеком, пытавшимся понять, помочь, поддержать ее, не потому, что получал за это деньги, а потому, что верил: «Катя — хорошая». И кроме нее, хорошей Катю не считал никто, включая и ее саму. Но проблема в том, что в присутствии Маши она и сама начинала ощущать себя если не хорошей, то как минимум не такой уж плохой… И как ни хотелось бы ей сейчас быть индифферентной и безразличной сукой редкостной бездушности, она ею сейчас не была!
«Но что я могу сделать, если милиция уже поехала по их адресу?»
Пятнадцать!
Официантка наконец принесла мартини. Но Кате уже не судилось его пригубить.
— Впрочем, какие бы цели они ни ставили, — продолжал ее отчужденный собеседник, — достигнуть их им не удалось. Но это еще полбеды — куда хуже то, что они привлекли к себе наше внимание.
— Да, это чертовски плохо, — искренне согласилась с ним она.
— К себе и к этой картине, — голос блондина звучал где-то на периферии ее сознания.
— При чем здесь картина?
Катерина мучительно пыталась вспомнить номер телефона на Яр Валу. 224… А дальше? 224-12-22. Нет!
— Но это же не просто картина — это три «Богатыря». И если бы с ними что-то произошло…
— Вам можно было бы только посочувствовать.
«Может, 224-22-12? Маша могла уже вернуться… 224-22-17? А милиция еще не доехать…
— И не только мне, но и всем нам — Городу, стране, — убежденно глобализировал проблему бледноглазый.
— Думаете, это испортило бы наши отношения с Россией?
От напряжения у Кати взмокли ладони.
«224-72-27?»
«Нет! Нет! Нет! Все кончено!»
— Есть проблемы, которые невозможно разделить на «наши» и «их». Хотя бы потому, что когда в Киеве жили три богатыря, здесь тоже была Русь. А то, что было, будет всегда, — непонятно ответил он, вдруг становясь подчеркнуто серьезным.
Катя нервозно вытерла потные ладони салфеткой и отшвырнула бумажную фляку. Изогнутый бумажный лепесток уставился на нее растекшимися чернильными цифрами. 311-72-21.
«224-72-21 — точно. Это их номер!»
— Простите, мне нужно выйти, — подскочила она.
— Конечно…
Катя торопливо скрылась за дверью кафе и, не сводя глаз с блондинистого затылка в окне двери, попыталась дозвониться до непутевой посетительницы русского музея. Номер отказывался соединяться. Блондин посмотрел на часы, поло жил купюру на скатерть и встал — скатертью дорога! Но тот замер. И одновременно с ним замер и Катин палец, набирающий цифры. И весь Крещатик, обрамленный деревянной рамой двери, превратился в один замерший и дрожащий стоп-кадр.
«Что случилось?» — озадачилась Катерина.
И немедленно получила ответ.
Красной шаровой молнией по пешеходному Крещатику пронесся шокирующе-алый мопед, на котором сидела совершенно голая Даша Чуб с желто-голубым знаменем в руках.
Катя выпучила неверящие глаза.
— Девушка в национальном флаге, остановитесь! — загундосил на всю улицу искаженный рупором голос.
За Дашей гналась милиция!
Глава пятнадцатая,
состоящая почти из сплошной любви
Шервинский
— Ну, че? — Сани стоял на террасе.
— Держи… — Даша довольно отдала ему шубу. — Чего ты там спросить хотел, дорогой?
Она прерывисто вздохнула, — соблазнять Сани вдруг совершенно расхотелось. Расхотелось и все! «Вот если бы пятнадцать минут назад…. Атак получается: только раззнакомились, и я сразу ему изменяю… А вдруг Ян узнает?»
Впрочем, Дашу терзал вовсе не страх разоблачения — будучи из тех, кто переживает неприятности исключительно по мере их поступления, она никогда не заглядывала даже на два шага вперед — просто как-то противно казалось делать это сейчас, когда все так безумно прекрасно!
А прекрасно было безумно, поскольку по дороге от ворот до «сюда» Даша успела принять единственно правильное и головокружительно праздничное решение, от которого у нее буквально захватило дух:
Даже если Киев провалится в тартарары, она все равно пойдет на свидание с Яном!
«В конце концов, — осенило ее, — можно отдать Заядлой мопед и деньгами. Катя мне одолжит. Она ж нормальная тетка!»
Сани примерил шубу на себя, словно проверял, не уменьшилась ли она в размере. Он любил свои вещи и трясся над ними, и то, что он одолжил ей свою коронную экипировку, было его личным подвигом Камо.
— С чем тебе помочь? — засияла она. — Хочу, чтобы праздник был землепотрясным. Мы с Яном сегодня придем сюда. Он мне билет купит! Во прикол?!
— Явление Анны Карениной в гранд-опера! — оценил начитанный Сани. — Директора инсульт хватит.
— Особенно когда я все свои конкурсы сама повыигрываю! И приз потребую…
— …бесплатный вход на полгода. Он умрет! Смотри, — протянул он ей ее собственную книгу про народные праздники, — Витальевич мне отдал. Но у тебя тут так поначеркано… Я не понял, зачем нам палатки?
— Шалаши! Главная фишка — для «пойдем, красотка, в нумера»! Понял? Увидишь, к часу ночи все будут заняты. А че, детей на Купалу зачинать самое время…
— А кто такой Кочержник? И вот еще, что за тряпки мы сжигать будем?
— Где? — Даша открыла купальскую главу и прочла криво обведенный карандашом абзац. Затем перечла его снова, и снова и на третьем заходе почувствовала, что планомерно теряет сознание. — Это же… Это… — залопотала она. — Боже! Сегодня!!!
— Ну конечно, сегодня, — удивился ее удивлению Сани. — Через час грузовик с папоротником приедет. Что мне с ним делать?
— Я сегодня умру! — оборвала его Землепотрясная, не в силах поверить в смысл своих дрожащих слов.
