а ей ужасным разоблачением в колдовстве, Даше стало искренне жалко красавца. — Внебрачный? И отец ничего не говорил, да? Боже, ужас какой — узнать о себе такое! Представить только, я сейчас выясняю, что у меня есть сумасшедшая сестра…
— Выходит, — ужаснулась одновременно с ней Маша, — для того, чтобы оправдаться, тебе нужно обвинить родного брата?! А что же твой отец? Он такого не выдержит!
— Я никого не собираюсь обвинять, — еле слышно сказал Мир. — Я пойду в милицию. Я скажу, что это я.
— Дурак, — кинулась защищать его от него самого Даша. — Твоему брату ничего не будет! Он же сумасшедший! Переведут на более жесткий режим. И правильно сделают! Если бы не этот ваш влюбленный врач, позволявший ему все на свете… Пустил маньяка в огород!
— Он и принял нас потому, что думал: это пришел твой отец! То-то он испугался, увидев тебя. Он же знал, что ты не знаешь про брата, — затормозила на предыдущей теме Ковалева.
— Нужно немедленно сообщить следователю! — решительно резюмировала Чуб. — Пока он никого еще не убил. Клад-то, как выяснилось, до сих пор там.
— Клад. — Мир печально вздохнул, словно бы говоря «это пустое», но сказал непонятно: — Будь проклята эта любовь! Чтобы любить, нужно быть сильным — слабый на любовь не способен! А я — сильный. По крайней мере я сильный…
— О чем это ты? — насторожилась Даша, уже догадываясь, в чем таится проклятый подвох.
— Если я скажу, что это Митя, Маша мне не простит, — оправдал он ее худшие подозрения. — Он же понравился ей. Я видел. Она его защищала…
Даша резко схватила Машу за руку и взглянула на ее часы. 17.40. Присуха приняла фатальные формы!
— А может, это действительно не он? — немедленно оправдала худшие подозрения Мира Маша. — Может, это сам «дядя Киря»! Если он предан больному, — спешно залепетала она, — то представляете, как предан ему Митя. Добрый врач у него — весь свет в окошке! Что тот скажет, то он и сделает. А вскроется — Снуровский умоет руки и скажет: что вы хотите, он же сумасшедший. Он использовал его вслепую. Подослал к Рите… Или нет. Он сам убил Риту и Николая Петровича! Зная, в случае провала он просто свалит все на пациента!
— Ты же говоришь, он его жутко любит! — негодующе возразила Чуб.
— Ну и что? Что Мите грозит? — разгорячилась Маша Ковалева в порыве чувств к васильковоглазому Василькову, родившая на-гора вполне стройную версию. — Весь его «жесткий режим» будет под мягким контролем того же дяди! Он специально напичкал его информацией. А раз пичкал, значит, знал: и про клад, и про гетмана. Он интересуется историей! Он сам — сумасшедший! Психиатры часто сходят с ума. Сумасшествие заразно — это научно доказанный факт! А Снуровский — фанат сумасшествия! Он считает, что сумасшедшие — избранные! Что они видят и чувствуют то, что не постигают нормальные люди.
— Он не К. Д.! — осадила ее взглядом Чуб.
— Ты что, и впрямь думаешь, что письма писал нам Митя? — презрительно поинтересовалась Маша. — У него есть красная ветровка? — требовательно спросила она у Мира.
— Нет.
— А у врача?
— Сестра не знает.
— Вот!
Даша с силой дернула спорщицу за руку:
— Ну че вот? Врач, больной — какая разница?! Пусть арестуют обоих. Главное, быстро скажи этому идиоту, что ты простишь, и пусть едет в прокуратуру!
— Но если Митя не виновен, а его арестуют, будут бить, — затосковала защитница ясноглазого сумасшедшего, — а арестованный врач уже не сможет ему помочь. Лучше не спешить, а отправиться туда ночью вчетвером…
— Чтобы нас всех прирезали? — обалдела Земплепотрясная. — Тебе одногруппницы мало? Папиного друга мало? Мало того, что третьей должна быть Киевица? Так мы еще сами на убой попремся? Бери — не хочу! Вот тебе три дуры на выбор! И сами! И сами! Как те двое — «по воле их»! Случайно! Только они не знали, а мы-то знаем, чем эта случайность окончится!
— Не прос-тит, — сказал Мир по слогам, словно подписывал себе смертный приговор.
— Два придурка! — завизжала, как резаная, Чуб. — Павловка на дому! Не хотите — я сама в милицию пойду… Сейчас же!
— Нет! — Мир вдруг стремительно ожил и подскочил к Даше, крепко сцепив ей руки сзади сильным замком своей ладони. — Будет так, как она скажет. Как скажет, так и будет.
«А ведь я его даже не люблю!» — ужаснулась она.
— Придурок! — разъяренно заорала Даша, пытаясь высвободиться из убежденных рук Мира. — Думаешь, она тебя любит? Она другого любит! Скажи ему! Хоть это ты сказать ему можешь?!
— Неправда! — Мир стиснул ее так сильно, что Чуб вскрикнула от боли. — Если надо, она умрет ради меня. А я ради нее!
— Умру, — честно подтвердила Маша, и впрямь готовая немедленно умереть в наказание за то, что она его разлюбила.
— Больно же! — заплакала Чуб. И чуть не упала, поскольку руки Мира с криком распались.
Зашипев, как прорвавшаяся батарея, с верхней площадки спиралевидной лестницы на голову Мира прыгнула тяжелая Изида Пуфик и полетела на пол, оттолкнувшись от его лба и макушки четырьмя когтистыми лапами.
Мир отшатнулся, закрывая изодранный лоб. Изида зверски захрипела, сгорбив спину.
— Ещ-щ-ще тронеш-ш-шь маму!!!
— Знаете что? Что я вам скажу? — с надрывом закричала «кошачья мама». — Вся ваша любовь — херня! Хотя и очень сильнодействующая. Ты ее любишь, да? Жить без ее прощения не сможешь? А тебя через четыре часа попустит. Да поздно будет! Ты Присуху выпил. Приворотное зелье! Случайно. Она в кока-коле была! Я для себя сварила, а вы…
Мир взглянул на них обеих обезумевшими глазами. Беззвучно схватил воздух ртом и стиснул помертвевшие губы. Из крестообразных царапин на его лбу текла кровь.
— Присуха? Но зачем? — всхлипнула Маша, невольно отыскивая глазами свой рюкзак, из раздувшегося бока которого выглядывала красная крышка Дашиной колы.
— Да говорю, для себя! — взрыкнула взъерошенная Чуб. — Для Сани сварила! Когда ты утром ушла, мы с Катей зелья сготовили. Я — любовное. Она — победное…
— Лю-б-бовное? — Мир закачался, затрясся длинным и темным смехом, широко открывая рот. — Такая любовь? Хлебнул бурды! Так больно… Невозможно поверить… Все, все, все. Нет больше сил! Все, никаких сил больше нет! Я не могу. Все…
Он упал коленями на ковер и замотал головой, с изможденным, мокрым и красным лбом и рассыпавшимися по лицу измученными черными волосами:
— Все. Все. Все… Да что же это такое? Это невыносимо. Я больше не могу! Сил больше нет терпеть! Неужели они все так страдали? Еще четыре часа… четыре часа. И попустит. Да поздно. Не помогает! Что случилось — случилось. Если бы не это, я бы не узнал…
— Ты про брата? — страдальчески сломала руки Даша, удрученно глядя на дело своих легкомысленных рук. — Да что тебе этот шизик? Зато теперь ты все знаешь! Медсестра — свидетельница! От тебя сразу отстанут! — попыталась хоть как-то утешить его она. — Потерпи до утра, и к ментам. А Машу забудь. Тебе еще повезло. Ты бы видел, че было с теми, кто моей Присухи из ногтей нанюхался! Гнались за мной, как полоумные, по всей трассе. Две аварии. Еле жива осталась…
Она порывисто подхватила и прижала к груди драгоценный Пуфик, храбро бросившийся на защиту своей хозяйки, и закопала нос в ее шерсть.
— Я же говол-рила, — нежно прокартавила ей в ухо та. — Втол-рая стихия — merd. Воздух неконтлолил-руем. Любовь становится ненол-рмилованной. Воздушно-капиллялный способ — прелесть
