где дома и гроза.Пальцы в пальцы вплету,и глазами — в глаза.Я вернулся к тебе,но кольцо твоих рук —не замок, не венок, не спасательный круг.1945
24. МОИ ДРУЗЬЯ
Госпиталь.Всё в белом.Стены пахнут сыроватым мелом.Запеленав нас туго в одеялаи подтрунив над тем, как мы малы,нагнувшись, воду по полу гоняласестра.А мы глядели на полы.И нам в глаза влетала синева,вода, полы…Кружилась голова.Слова кружились: «Друг, какое нынче?Суббота? Вот, не вижу двадцать дней…»Пол голубой в воде, а воздух дымчат.«Послушай, друг…» — И всё о ней, о ней…Несли обед.Их с ложек всех кормили.А я уже сидел спиной к стене,и капли щей на одеяле стыли.Завидует танкист ослепший мнеи говорит про то, как двадцать днейне видит. И — о ней, о ней, о ней…«А вот сестра, ты письма продиктуй ей!»— «Она не сможет, друг, тут сложность есть».— «Какая сложность? Ты о ней не думай…»— «Вот ты бы взялся!» — «Я?» — «Ведь руки есть?!»— «Я не смогу!» — «Ты сможешь!» — «Слов не знаю!»— «Я дам слова!» — «Я не любил…» — «Люби!Я научу тебя, припоминая…»Я взял перо. А он сказал: «Родная!»Я записал. Он: «Думай, что убит…»«Живу», — я написал. Он: «Ждать не надо…»А я, у правды всей на поводу,водил пером: «Дождись, моя награда…»Он: «Не вернусь…» А я: «Приду! Приду!»Шли письма от нее. Он пел и плакал,письмо держал у просветленных глаз.Теперь меня просила вся палата:«Пиши!» Их мог обидеть мой отказ.«Пиши!» — «Но ты же сам сумеешь, левой!»— «Пиши!» — «Но ты же видишь сам?!» — «Пиши!..»Всё в белом.Стены пахнут сыроватым мелом.Где это всё? Ни звука. Ни души.Друзья, где вы?..Светает у причала.Вот мой сосед дежурит у руля.Всё в памяти переберу сначала.