Ася Пекуровская:
Соотнесясь с той же памятью, могу продолжить, что Сережа впервые встретился с Осей в собственном доме на Рубинштейна, куда Ося был приглашен на свое первое и, как мне кажется, единственное в Сережином доме авторское чтение стихов. Их встреча закончилась обоюдной неприязнью, хотя у каждого были на то особые причины. Ося, тогда немного в меня влюбленный, усмотрел в Сереже недостойного соперника, особенно после того, как опознал в нем типа, ранее примеченного в моем обществе в состоянии, как он тогда выразился, «склещенности». Сережа же занял снобистскую позицию, разделенную всеми другими участниками этого вечера, включая меня, согласно которой Осе было отказано в поэтическом даровании. […]
Дело было так. К приходу гостей были выставлены угощения, увенчанные горой из грецких орехов, которая и оказался тем даром данайцев, роковым образом сказавшимся на памяти Оси и Сережи. Когда Ося, встав у рояля, готовился озвучить комнату раскатами будущего громовержца, аудитория уже направляла осторожные взоры в том запретном направлении, где возвышался ореховый контур. Когда пространство комнаты оказалось до удушья заполненным переносными рифмами, извергаемыми самим создателем, аудитория, оставив ему будущие лавры Нобелевского лауреата, сплотилась вокруг стола, приобщившись к орехам сначала робко, а затем со все возрастающей сноровкой. Закончив «Шествие», только что написанное им вдогонку цветаевскому «Крысолову», и не взглянув на угощение, от которого к тому моменту осталось жалкое подобие, Ося направился к двери, предварительно сделав заявление представшей перед ним книжной полке: «Прошу всех запомнить, что сегодня освистали гения». Не исключено, что если бы это первое знакомство не началось так бесславно для освистанного Иосифа и так неосмотрительно для освиставшего Иосифа Сережи, их версии первого знакомства могли бы совпасть, разумеется, если исключить такую возможность, что их обоих могла таким обескураживающим образом подвести память.
(
Ирина Балай:
Когда я приглашала Сережу к нам в театр, он всегда отказывался. Я точно не знаю, но, по-моему, он и в другие театры тоже не ходил. Интересно, что вопреки этому он очень увлекался историей театра. Помню, он как-то переходил Невский наперерез машинам и кричал: «Леметр! Леметр!» Я сначала не поняла, решила, что это его очередная фантазия. Оказалось, что он недавно прочел о знаменитом актере Фредерике Леметре.
Помню, когда я шла на репетицию, у театра меня часто ждали Сережа и Боря. Они приветствовали меня самым шумным образом. Останавливая прохожих, они им радостно сообщали: «Вы видите, это идет артистка! Артистка Ира Бурханова. Честным образом играя на телевидении, она может заработать двадцать рублей за один вечер. Она знает режиссера Владимирова и снимается в кино. А мы — такие несчастные бедные советские ребята. Неужели она не выручит нас и не даст три рубля?»
Игорь Смирнов-Охтин:
Довлатов славился тем, что всегда пунктуально возвращал долги, вел тщательный учет. Он очень дорожил своим имиджем и постоянно перезанимал деньги. На все такое уходила уйма времени и сил, так что вполне можно считать, что финансовые манипуляции составляли существенную часть его жизнедеятельности.
Когда Довлатов брал долг целевого назначения — то есть на выпивку, то всегда поил водкой и заимодавца, не ставя расходы в зачет при возвращении долга.
(
Ирина Балай:
Мы с Сережей дружили: я очень любила его дом, Нору Сергеевну, ему нравилось бывать у меня. Но ничего, кроме дружбы и, может быть, флирта, между нами не было. Прошел год, и его друг Дима, с которым Сережа ко мне в первый раз пришел в театр, сделал мне предложение. Я согласилась, хотя, признаюсь, Сережа мне нравился больше. Но я стеснялась и, разумеется, не могла сделать первого шага. Когда мы с Димой уже подали заявление, Сережа меня спросил: «А если бы сейчас я предложил тебе Диму бросить и выйти за меня, ты бы согласилась?» Я, не думая, ответила: «Да». После этого Сережа стал меня ругать: «А! Вот ты, оказывается, какая!» Я смертельно обиделась на эту провокацию, и мы с Сережей поссорились. Мне пришлось сказать Диме, что Сережу я на нашей свадьбе видеть не хочу. Конечно, Дима удивился и расстроился, ведь они с Сережей были очень дружны тогда. Так или иначе, после свадьбы мы с Димой не прожили вместе и полугода.
Ася Пекуровская:
С добродушной кокетливостью Сережа любил повторять экспромт собственного сочинения: «Довлатова обидеть легко, а полюбить (понять) — не так-то просто», который возник в ту пору, когда он, всеми любимый и во всеоружии своего обаяния, расширял границы кавказского темперамента путем безнаказанного нанесения обид друзьям.
(
Ирина Балай:
Через некоторое время я познакомилась с человеком по имени Леонид Балай — будущим композитором из Консерватории. Я влюбилась в него без памяти, и почти сразу был назначен день свадьбы. Когда я объявила об этом Сереже, началось что-то страшное: крики, вопли, ругательства. Я подумала: «Какой странный человек! Как собака на сене». К сожалению, между Сережей и Леней, моим мужем, был какой-то конфликт. Ни от того, ни от другого, мне так и не удалось узнать, в чем дело, но я поняла, что это было как-то связано с Асей Пекуровской — девушкой, в которую Сережа был долгое время очень сильно влюблен. Леня мне запретил общаться с Сережей. Конечно, мы все равно время от времени виделись. Если я шла по Невскому, я точно знала, что на углу улицы Рубинштейна стоит Сережа. Мы встречались, разговаривали, он меня провожал, но прежней непринужденности в наших отношениях быть уже не могло.
