армейские письма наполнены стихами.
Ася Пекуровская:
Если можно говорить о таком явлении, как «литература шестидесятых» прошедшего сквозь смех и слезы столетия, то, едва сославшись на «время», необходимо тут же уточнить «место», причем уточнить со всей интимностью, ибо речь должна пойти не о России вовсе и даже не о Невском проспекте, а, если позволите, о «Восточном ресторане», заведении питейном с элементами кулинарии высшего, по нашим, российским стандартам, пилотажа. Однако несмотря на неотделимость наших литературных амбиций от всего, что могло быть выпито, разжевано и переварено, вовсе не за это «Восточный ресторан» вошел в нашу жизнь.
(
Владимир Уфлянд:
Сережа не очень любил рестораны. И Сайгон, кстати, тоже терпеть не мог. Он говорил, что там только кофе и какие-то хиппи. «Восточный ресторан», располагавшийся внизу гостиницы «Европейская», был исключением. Туда мы ходили действительно часто.
Ася Пекуровская:
В круг друзей, связанных встречами в «Восточном», входили, как было сказано, Сережа Вольф, Андрей Битов, Володя Марамзин, Володя Герасимов, Миша Беломлинский, его жена Вика, впоследствии ставшая моей подругой, Ковенчуки, приятели Беломлинских, Глеб Горбовский, а также всегда элегантный, всегда женатый на ком-то новом и загадочном, галантный без нужды в стеганом картузе с козырьком, любимец прекрасного пола и его же покоритель, ученый-физик Миша Петров.
(
Роман Каплан:
Это было самое популярное место в городе — ресторан, где каждый день собиралась более или менее одна и та же компания. Денег у нас, конечно, было мало. Но жизнь тогда была очень дешевая, можно было спокойно поужинать за два рубля. Так что нам всегда хватало на сухое вино и на всякие закуски. А если вдруг не хватало, мы могли оставить в залог часы, например, или документы.
Именно в этом ресторане можно было встретить всех художников, поэтов и писателей Ленинграда.
Ася Пекуровская:
В «Восточном ресторане» с Андреем Битовым произошел случай, которому бы надлежало быть вписанным в анналы истории литературы шестидесятых, который закончился грустно для Андрея и катастрофой для двадцать седьмого отделения милиции, находившегося в непосредственном соседстве с «Восточным». Все началось с незабвенного Валеры Попова, который, получив свой первый гонорар, равнявшийся некой астрономической по тем временам цифре — из глубин памяти всплывает тысяча рублей — заказал в «Восточном ресторане» отдельный кабинет на десять человек. […]
К моменту закрытия «Восточного» у всех десяти участников банкета, в число которых входил и Андрей Битов, содержание алкоголя подскочило до той величины, при которой форма оказывалась куда важнее содержания, а форма тела уже не держала вертикальной позиции, грозясь принять непрямой угол. Вышагивая вниз по дворцовой лестнице, Андрей, как полагали очевидцы, не имел никакой другой цели, как спуститься в гардероб. Однако судьба готовила ему другие награды и поражения, в преддверии которых он неожиданно качнулся вправо, в сторону стены, декорированной со времен Карла Росси хитрым узором из зеркальных ромбов. Отразившись в ста тысячах плоскостей на манер героя романов Роб-Грие, Андрей поник, всем своим видом угрожая нанести «Восточному ресторану» материальный ущерб, который тут же подтвердился в виде утраты, значение которой, исчисляемое при желании даже в долларах, росло по астрономической шкале. Стараниями Андрея от старинной декорации Росси отскочил один зеркальный ромб. Удостоверившись в том, что воспоследствующая утрата ему не померещилась, гардеробщик «Восточного ресторана» незамедлительно связался с двадцать седьмым отделением милиции, построенным, по всем имеющимся догадкам, в том же, как и «Восточный», 1825 году или около того и, скорее всего, по проекту того же итальянца Росси, похоже, избежавшего, за давностью времени, ответственности за то, что случилось с Андреем в тот исторический вечер.
(
Владимир Уфлянд:
Битов тогда действительно разбил какую-то витрину в «Восточном ресторане». Явились милиционеры, и Андрей, разумеется, стал с ними драться. В это время Довлатов беседовал с Аксеновым, приехавшим из Москвы. И Аксенов светски спросил Сережу: «Кто в Ленинграде сейчас считается ведущим прозаиком?» Сережа указал на Битова, которого избивали милиционеры. Аксенов уныло протянул: «Н-да, хорошие у вас прозаики!»
Валерий Попов:
В то время мы друг другу давали авансы, называя друг друга гениями. «Старик, ты гений!» — вот что без конца можно было слышать за каждым столиком ресторана «Восточный». Эти эполеты еще долго нас взбадривали и помогали жить. Гениев оказалось два, если считать Довлатова и Бродского. По-моему, совсем неплохо на компанию в тридцать-сорок человек.
То, что Довлатов так взлетит, совершенно невозможно было предсказать. Он писал какие-то смешные рассказы на уровне фельетонов, бесконечно слонялся везде и всюду без разбора. Тогда я не понимал, что это он ходил в окружении своего материала; как настоящий виноградовец, он сам мял свой виноград.
Иосиф Бродский:
Мы познакомились в квартире на пятом этаже около Финляндского вокзала. Хозяин был студентом филологического факультета ЛГУ — ныне он профессор того же факультета в маленьком городке в Германии. Квартира была небольшая, но алкоголя в ней было много. Это была зима то ли 1959-го, то ли 1960 года, и мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную, миловидную крепость, расположенную где-то на Песках. По причинам слишком диковинным, чтоб их тут перечислять, осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала.
(
Ася Пекуровская:
Как бы по случайному совпадению, и Сережа, и Ося мифологизируют историю знакомства друг с другом путем введения некоей ширмы в виде третьего лица, которым в Сережином случае оказалась «моя жена, Ася», а в Осином «крепость, расположенная где-то на Песках». Если учесть, что обе ссылки в сущности являются ссылками на одно и то же лицо, причем лицо, к которому каждый мемуарист предъявляет свои счеты, то задача выявления фактов знакомства Сережи и Оси становится неотделимой от задачи выявления позиции этого третьего лица, визави тех счетов, предъявляемых к нему обоими мемуаристами. Являясь тем самым лицом, я берусь извлечь из пределов собственной памяти недостающие в предшествующих версиях звенья, по ходу исправив Осину хронологическую неточность.
(
