Довлатов

— Ты чего? — спросил Шлиппенбах.

— Я не расслышал.

— Чего ты не расслышал?

— Вы что-то кричали.

— Не вы, а ты.

— Что ты мне кричал?

— Я кричал — гениально! Больше ничего. Давай, иди снова.

(Сергей Довлатов, «Чемодан»)

Николай Шлиппенбах:

Петр, как на картине Серова, широко взмахивал тростью, иногда останавливался, любуясь панорамой современного города. Мы так вошли в роль, что ничего уже не замечали. Боб с приятелем постарались на славу — людей перед нами не было. Да вот беда. Пешеходы, освобождая тротуар, запрудили проезжую часть улицы. Я глянул: ужас! Движение остановилось.

Возле Боба появился милиционер. Боб прижимал к груди штатив с кинокамерой. Было слышно, как он увещевал:

— Почему в пиджаке и шляпе ходить можно, а в камзоле и треуголке нельзя, вы можете объяснить? Шаляпин в костюме дьявола на извозчике по городу ездил — и ничего. А тут основатель нашего города на минуту из машины вышел воздухом подышать — такой переполох.

Когда мы подошли, милиционер козырнул нам и хотел что-то сказать. Но толпа разразилась хохотом. Пока до него доходила двусмысленность подобной исполнительности, Боб громко провозгласил:

— Государь, прошу вас в машину. — И к шоферу: — Быстро за руль! Без нас толпа сама рассеется.

(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 203)

Я снова вышел из-за угла. Снова направился к мосту. И снова Шлиппенбах мне что-то крикнул. Я не обратил внимания.

Так и дошел до самого парапета. Наконец, оглянулся. Шлиппенбах и его подруга сидели в машине. Я поспешил назад.

— Единственное замечание, — сказал Шлиппенбах, — побольше экспрессии. Ты должен всему удивляться. С недоумением разглядывать плакаты и вывески.

— Там нет плакатов.

— Не важно. Я это все потом смонтирую. Главное — удивляйся. Метра три пройдешь — всплесни руками…

В итоге Шлиппенбах гонял меня раз семь. Я страшно утомился. Штаны под камзолом спадали. Курить в перчатках было неудобно.

(Сергей Довлатов, «Чемодан»)

Николай Шлиппенбах:

Теперь на очереди у нас был Летний сад. В машине у Сережи настроение резко упало. К одежде Петра он отнесся как к шутовскому наряду. Я уже говорил, что при всем своем ухарстве Сережа был стеснителен.

До Летнего сада доехали быстро. Остановились у главных ворот. Здесь машину надолго оставлять нельзя.

— Я поставлю машину за углом и приду к вам, — сказал шофер.

— Я вылезу из машины только на месте съемок, — неожиданно заявил Сергей.

— В таком случае будем снимать здесь. Петр, сидящий в автомобиле за неимением кареты, — очень эффектный кадр. Рядом неведомая Петру решетка Летнего сада. Сквозь нее он с тоской смотрит на свой дворец, — на ходу сочинял я. — Только пешеходов здесь больше, чем у дворца со стороны сада. Сюда мигом набежит народ. А к дворцу можно незаметно кустами пройти. Тут всего-то два шага. И два шага до штрафа, если останемся здесь. А штрафы, увы, в нашу смету не заложены.

— Это тебе, как ты любишь говорить, Петр подарил Россию, а не мне. Это ты, Шлиппенбах, создал культ Петра дома и на работе, а я, Довлатов, отдуваюсь.

— Ну, насчет работы ты загнул, но все равно вылезай. Я тебя попробую снять в этот момент.

До дворца мы добрались спокойно. Разве что подошла дама и спросила, можно ли мужу сфотографировать ее с Петром Первым. Я подумал, что это привлечет внимание гуляющих. Но меня опередил Боб.

— Десять рублей! — выпалил он.

Дама отвалила.

(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 203–204)

После этого Шлиппенбах горячо зашептал:

— Мизансцена простая. Ты приближаешься к ларьку. С негодованием разглядываешь всю эту публику. Затем произносишь речь.

— Что я должен сказать?

— Говори, что попало. Слова не имеют значения.

Главное — мимика, жесты…

— Меня примут за идиота.

— Вот и хорошо. Произноси, что угодно. Узнай насчет цены.

— Тем более, меня примут за идиота. Кто же цен не знает? Да еще на пиво.

— Тогда спроси их — кто последний? Лишь бы губы шевелились, а уж я потом смонтирую. Текст будет позже записан на магнитофонную ленту. Короче, действуй.

— Выпейте для храбрости, — сказала Галина.

(Сергей Довлатов, «Чемодан»)

Николай Шлиппенбах:

Предстоящая сцена была довольно простой. Петр взволнован. Он предается воспоминаниям, осматривая свой дворец. И вот Петр зашагал. Да так быстро, что я едва успевал вести вслед за ним камеру. Он нервно потрясал тростью, видимо, так передавая волнение от нахлынувших воспоминаний. На том сцена была завершена.

Но тут неожиданно развернулась другая. Кто-то из очереди в кассу все же заметил нас. В один миг очередь как языком слизнуло. Это не понравилось сотрудникам дворца. Общение императора с подданными не предусматривалось ни сценарием, ни настроением Сергея Довлатова. Путь к поспешному отступлению был отрезан. Шофер, оценив ситуацию, побежал, чтобы скорее подать такси к воротам. Пока я складывал штатив, запихивал кинокамеру и светофильтры в сумку, к нам прибежала разъяренная директриса. Очевидно, опустевшие кассы мерещились ей катастрофой.

(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 204)

К этому времени я был почти у цели. Людская масса уплотнилась. Я был стиснут между