подумал: догадался бы он, не зная, что здесь изображен Данте? Наверное, нет. Просто очень печальный человек средних лет. Но уходить от портрета не хотелось. В городе Данте, хотя он и был немилостив к своему великому сыну, надо совершить нечто достойное этого великого мудреца и поэта.
Перед зданием Синьории с башней, не похожей ни на одну другую, виденную им прежде, Кампанелла вглядывался в статую Давида работы Микеланджело Буонарроти, знаменитого ваятеля, зодчего, художника и поэта. Кампанелла наслышан о его бесконечно долгой, бурной и славной жизни, сонеты его читал и чтил. Почему он сделал юного Давида гигантом? Значит, только гигант может сразить великана Голиафа? Голиафов много, но где Давиды?
В капелле Бранкаччи церкви Санта-Мария дель Кармине его взор привлекла фреска, на которой было изображено, как апостол Петр делит имущество общины среди верующих. Говорят, фреска написана очень давно, чуть не два века назад. Сколько людей каждый день смотрит на нее с тех пор, но многие ли вняли ее призыву? Что нужно сделать, чтобы люди отворили свой слух тому, кто призывает к бескорыстию и справедливости?
Каждый день Кампанелла, наслаждаясь предвкушением, спешил в Палатинскую библиотеку. На прекрасной лестнице он снова вспоминал Микеланджело, построившего эту лестницу, беломраморную, плавную. Кампанелле работалось здесь, как нигде. Эта библиотека — чудо света! Даже у царя египетского не было такой!
Дивный город и библиотека помогли ему забыть год в темнице. Сердце переполняли новые надежды. Представлялась кафедра в Пизанском университете, внемлющие ему студенты. Он призовет их превыше всего чтить истину! На место в университете он рассчитывал твердо. Ведь герцог не отказал ему.
Молодой философ был простодушен. Это случается с философами. Не догадывался, что при дворе у каждого слова двойное дно и тройной смысл. Сразу после аудиенции герцог повелел придворным ученым наивнимательнейше изучить трактат, который пришлый монах, как его бишь, вознамерился посвятить ему. Рекомендательные письма рекомендательными письмами, но все надлежит проверить. Ученые постарались угадать, какого ответа ждет герцог. Прямых указаний не воспоследовало. Затем герцог вызвал доверенное лицо и поручил узнать, на каком счету брат Томмазо в доминиканском ордене и римской курии. Пока Кампанелла строил смелые планы, канцелярии ордена и курии составляли ответ герцогу.
Через несколько дней в одном из малых и непарадных помещений дворца состоялась встреча Кампанеллы с придворными учеными. Бархатные береты и мантии философов, тяжелые рясы богословов, звучные титулы, тихие голоса, замораживающий холод. Если вы преклонного возраста, если вы не одно десятилетие ступаете по стезе науки, может ли вас обрадовать слух о появлении молодого незнакомца, коему предшествует слава, рассказы о неслыханной учености, о могучей памяти? Все это не расположило коллег в его пользу. Кампанелла решил быть в беседе с ними крайне осторожным. «Ученейшие и блистательнейшие мужи, почтеннейшие доктора», как назвал он их в приветствии, сделали вид, что восхищены и его появлением и его мыслями. Он услышал их похвалы, загорелся, забыл осторожность. И вот уже им сказаны слова, которые невозможно подтвердить ссылкой на авторитеты. И он снова прославляет Телезия и идет в выводах куда дальше. Прямой дорогой к ереси! И вот, спрошенный об отношении к Аристотелю, он резко отзывается о его слепых последователях и высмеивает их темный слог:
— Отвечая на любой вопрос, они расплываются в пустых разглагольствованиях. Они говорят так: «Само по себе и акцидентально, в потенции или актуально, в аспекте логическом или физическом, во- первых, потенциально, а во-вторых, формально и виртуально».
Придворные ученые переглянулись. Похоже, пришелец издевается над ними? Каждый из них именно так говорит и будет говорить. Главный проверщик, глядя поверх Кампанеллы, проскрипел:
— Довольно! Вам не подобает так говорить, нам не подобает вас слушать. Наука требует тончайших дефиниций, язык ее должен быть изощрен и для непосвященных недоступен.
Собеседники расстались холодно.
Высокоученые советчики почтительнейше, но настойчиво рекомендовали герцогу на посвящение ему трактата не соглашаться. Нельзя покровительствовать опасному вольнодумцу. Вскоре подоспели ответы из Рима. Смысл их был ясен: Кампанелла и в римской курии и в своем ордене на дурном счету. Приближать его ко двору не стоит. Кафедру в университете ему ни в коем случае доверять нельзя.
Долго ждал Кампанелла новой аудиенции. Наконец через младшего из секретарей, который принял его в прихожей, где, кроме слуг, никого не было, ему было сообщено: посвящение отклоняется, вакансии в университете нет. Ни слова о дальнейшем пребывании во Флоренции, ни намека на новую денежную поддержку. Секретарь говорил сухо, пренебрежительно, ясно давая понять, что прием, недавно оказанный Кампанелле во дворце, — ничего не значащая случайность.
Кампанелла слишком горд, чтобы выяснять причину такой перемены. Слишком оскорблен, чтобы снова просить. Последний раз прошел он по городу, очаровавшему его, последний раз посетил собор Санта-Мария дель Фьоре, прекраснее которого не видывал, последний раз полюбовался на Фьезоланские холмы, и — это горше всего — последний раз посетил Палатинскую библиотеку. Его отринул Рим. Его отринула Флоренция. Куда теперь, Кампанелла?
Глава XXIV
В Падую, дальше на север. Его влекла слава тамошнего университета, еще более славного, чем Пизанский. Снова в далекий путь… Складывай, Кампанелла, книги в дорожную суму, собирай рукописи, ступай! Может быть, это неплохо. Прекрасно трудиться в библиотеке, прекрасно читать лекции, но повидать столько земель и городов — это тоже благо. Это тоже наука.
Дорога в Падую лежит через Болонью. Сюда Кампанелла прибрел усталым, попросил приюта в доминиканском монастыре. Еще одна обитель. Порядки, к которым он привык с детства. Но Кампанелла уже не подвластен им. Ему просто нужна передышка. Однажды, войдя в свою келью, он увидел: все его рукописи похищены. Жаловаться? Бессмысленно! Воззвать о помощи? К кому? Дрожь проходит по телу, когда подумаешь, в чьих руках сейчас его рукописи.
Болонья стала ему отвратительна. Да и опасно тут оставаться лишний час. Ограбленный философ спешно покинул город. Наконец — Падуя.
Она встретила путника высоко вознесенной на постамент конной статуей кондотьера Гаттамелаты. Сверху вниз взирало на прохожих холодное тонкогубое лицо, крепко были сжаты поводья во властных руках, непомерно длинен грозный меч, остры шпоры, которыми всадник был готов бросить коня в галоп, топча все на своем пути. Такого воинственного памятника Кампанелла прежде не видел.
Почти всю Италию прошагал он с тех пор, как ушел из дома. Зима в Падуе холоднее, чем у него на родине. Ветер насквозь пронизывает монашеское облачение. На душе тяжело. Кампанелла не может пережить утраты рукописей. Не может подавить тревогу, вызванную их исчезновением.
Падуя входила в состав Венецианской республики.
Республика была еще знаменитой, гордой, надменной, богатой. Богатой? Вода бесчисленных каналов подмывала фундаменты венецианских зданий, мировые события подтачивали устои ее существования. Когда-то она держала в своих руках большую часть европейской торговли. Теперь уже давно пути этой торговли переменились: корабли, отплывающие из обеих Индий — Восточной и той, что открыта в Западном полушарии, плывут не в Венецию. Мадрид, Лиссабон, Лондон, Антверпен — вот их порты назначения. Незаметно ветшают торговые подворья Венеции. И уже не столь пышны посольства, которые прибывают во Дворец дожей из других стран.
Венеция, несмотря на то, что во Дворце дожей давно есть известная всему городу щель для доносов и страшны темницы в том же дворце, гордится своим просвещенным свободомыслием. Но и от него уже почти ничего не осталось. Горше всего ее правителям, что, хотя у Венеции есть свои инквизиторы, свои цензоры-квалификаторы, Рим все больше вмешивается в ее дела. Вот и сейчас решительно требует выдачи еретика Бруно, будто Венеция сама не может решить, как быть с ним, схваченным на ее земле.
Великие художники, еще недавно составлявшие славу города, умерли. Уже нет ни Тициана, ни Веронезе. Кто придет их сменить? Мрачны знаменитые венецианские издатели: как продолжать свое дело в городе, где с некоторых пор столько надзирающих, предписывающих, запрещающих? «Не та стала
