развалов папоротника. Вскоре они нагнали крытую арбу, в которую сам Дах перенёс её и уложил в волчьи шкуры. Бэла стонала от телесной боли – двенадцать дней в седле тяжело даже для мужчины – всё гудело и кружилось. Сознание вновь оставило её.
В кунацкой, за маленьким треногим столиком Дах похвалялся своим пятым набегом перед отцом, главой семьи Асерет седовласым Чаком и младшим братом Аюбом. Рассказал всю историю пленения Бэлы. Признался, что желает взять её в жены.
– Жаль только не понимает она нашего языка, – заключил Дах, – не объяснить наших традиций и правил, да и слов любви не поймёт.
– Твой брат Аюб знает слова греков, – предложил Асерет Чак, – пусть попробует заговорить с ней.
– Твоя правда, отец! Аюб, брат, попробуешь?
– Слова говорить, не глину месить! Попробуем!
Три дня Бэла провела в бреду. Телесные и душевные терзания превратили редкой красоты девушку в измученное бледное существо.
Иногда приходя в сознание, она видела, что находится в богатом доме, вокруг неё суетились красивые ухоженные женщины. Одна из них постоянно держала её за руку, гладила по волосам, обтирала лицо мокрой тряпицей и что-то шептала на непонятном языке. В беспамятстве же виделось ей детство, разговоры с матерью и сёстрами, но чаще страшная смерть отца, зарубленного на её глазах.
На пятый день Бэла полностью пришла в себя. Вернулся румянец на щёки, чёрные волосы, заплетённые в две длинные косы, вновь заблестели.
Молодая женщина, которая не отходила от неё все эти дни, представившаяся Тлетенай, дала новую одежду и помогла облачиться. Жестом она пригласила покинуть комнату. Бэла с интересом рассматривала обстановку дома, осторожно ступая по глиняному полу.
Тлетенай подошла к дубовой двери и отворила её. Дневной свет больно ударил Бэле в глаза. Она осторожно сделала шаг за порог, полной грудью вдыхая свежий воздух.
«И в правду богиня!» – первое, что пришло в голову Аюбу увидевшего Бэлу. Такой красавицы он ещё не видел. Немного понаблюдав, он подошёл и обратился на греческом:
– Здравствуй, Бэла! Меня зовут Аюб! Ты понимаешь этот язык?
Бэла окаменела. Признаться или нет? Он так похож на её похитителя, только моложе. Щеки вспыхнули огнём, и она отвернулась, прикрывшись прозрачной фатой, стекавшей на спину с островерхой шапки. Поглаживая её по плечу, Тлетенай с широкой улыбкой что-то казала на абадзехском.
– Она говорит, что не стоит меня бояться, – перевёл на греческий Аюб, – я её брат.
Бэла опустила фату и, сверкнув очами, гордо подняв подбородок, презрительно ответила:
– Ты похож на него!
– Да, он мой брат. Его имя Дах. Я хочу помочь тебе. Я тоже христианин, как и ты. К тому же, я иерей, правда, пока без храма, но если твоя душа потребует таинство исповеди или евхаристии – я могу помочь.
– Иерей?
– В это трудно поверить… В четырнадцать лет меня похитили и продали генуэзским работорговцам. Те продали меня в Афинах. От новых хозяев я сбегал трижды, но каждый раз меня ловили и жестоко наказывали. Но однажды сбежать удалось. Убежище я нашёл в монастыре Дафни. Там, увидев подкупольный образ Спаса Вседержителя, я навсегда впустил его в своё сердце и крестился с именем Михаил. Первым моим духовным уроком стало прощение своих обидчиков: похитителей, работорговцев, бывших хозяев. И я их всех простил. Выучил греческий язык, научился читать и писать. В молитве пролетели десять лет и, став иереем, я решил вернуться домой – принести свет истины на родную землю. И вот с Божьей помощью я здесь. В начале нового пути.
Бэлу поразил его рассказ. Она спрятала свою гордость и презрение, впервые за эти дни почувствовав облегчение.
– Аюб сказал, что она просто ненавидит тебя, сын. – Асерет Чак рассматривал оружие награбленное Дахом.
– Это из-за её отца! Выскочил на меня с мечом! Что мне оставалось делать?
– То, что сделано – сделано! Теперь думай, как свадьбу играть? На цепи пред гостями водить не будешь!
– Есть у меня один ключик! У Есхота сестра её младшая. Ради неё она на всё пойдёт.
– Этого мало! Аюб говорит тебе стоит принять крещение! Станешь с ней одной веры! Да обряд пройдешь, дабы грехи снять! Хоть зла на тебя держать не станет.
– Я не против!
Ежедневно Аюб и Бэла стали встречаться под пристальным взором Тлетенай. Был Аюб, который рассказывал о местных обычаях, законе – адате, учил абадзехскому языку и этикету. И был Михаил, который стал её пастырем, выслушивал и советовал, скорбел и понимал. Постепенно молитвой и исповедью ему удалось очистить сердце девушки от зла и горя. Слова отца, услышанные ей в бреду стали пророческими: «Верь тому, кто носит Христа в себе». И она верила.
Во дворе возводилась новая сакля, для новой семьи рода Асерет. Бэла с ужасом смотрела на неё – это «клетка» предназначалась ей.
Постоянно присутствовал страх встречи с Дахом. Но Михаил успокоил её, объяснив, что по обычаю после умыкания невесты жених до свадьбы не видится с ней.
Дах поделился с Аюбом слухами, привезёнными генуэзскими купцами. В них говорилось о неком гурджийском князе, искавшем свою дочь Бэлу у работорговцев. Аюб принял эту ложь и не смог не поделится новостью с Бэлой. И хотя она не поверила этому, так как смерть отца стояла перед глазами, но в сердце зажегся огонёк надежды.
В женской половине хозяйского дома, который день, кипела работа: одни трудились над свадебным нарядом жениха, другие над нарядом невесты. Каждый раз, когда тончайшая золотая нить рвалась, и приходилось начинать всё с начала, Тлетенай пускала слезу: гуащэ, хозяйка дома, жена Чака по имени Гошемаф наказала своей дочке успеть к сроку, иначе отдаст свой наряд. К Бэле Гошемаф относилась, как и ко всем остальным женщинам в доме, над которыми имела беспрекословную власть, строго, но доброжелательно.
Аюб свершил таинство крещения над Дахом. Его радости за спасенную душу брата Бэла не разделила. Но ненависть окончательно покинула её сердце. Узнав об этом от Аюба, Дах принялся одаривать её подарками через Тлетенай: украшениями, цветами, сладостями.
Отношения между Аюбом и Бэлой крепли с каждым днём. Она перестала видеть в Михаиле только своего пастыря. Теперь у неё появился настоящий друг. Ей нравилось его открытость, честность и глубокая вера во Христа. Он поделился с ней своим прошлым, настоящим и будущим. Особенно Бэлу восхитило желание крестить всех абадза – спасти их души. Он даже хотел построить небольшой каменный храм в честь Богородицы.
Аюб поначалу радовался её появлению. Открыл Бэле свою душу, стремясь сблизится с ней и угодить отцу с братом, но постепенно Бэла завладела его сердцем. И он стал страдать, стал бороться сам с собой: гнать думы и грёзы о ней, рвать в клочья глупые мечты. А когда их взгляды сталкивались, и сердце переставало слушать разум, он избивал его выдуманным калёным прутом адата. На каждую вспышку чувств, прут адата отвечал безжалостной поркой. И это помогало не сказать лишнего, не подарить Бэле неоднозначного взгляда, не сорваться в бездну страстей, облачив себя позором.
По совету своего отца счастливый Дах отбыл к своему другу Есхоту в Хачецоко-хабль заранее договориться о судьбе сестры Бэлы по имени Квели. Узнав о его отъезде, Аюб уговорил Бэлу сбежать со
