двора подальше от глаз домочадцев и покататься на лошадях в окрестностях аула. Особенно хотелось показать место, которое он присмотрел под закладку храма. И вот, во второй половине дня, после обеда, когда, следившая за ними, Гошемаф уснула, они взяли двух жеребцов и отправились на прогулку.
Слишком многое ты ему позволяешь, слишком много времени они проводят вместе! – ворчала, прозевавшая парочку, Гошемаф.
– Опять начала! – махнул рукой Асерет Чак.
– Смотри!– погрозила та в ответ пальцем. – Дах далеко! Аюб рядом! Спутаются их веретёнца – не распутать!
– Замолчи! Вечно ты не довольная Аюбом! Друга себе девочка нашла в горе.
– Нет между мужчиной и женщиной дружбы! Лучше меня это знаешь!
– Потерпи! Выучит наш язык, а там и свадьба не за горами.
– Чует моё материнское сердце – добром это не кончится!
Бэла впервые покинула пределы Асерет-хабля. Соломенные крыши выбеленных саклей прятались где-то внизу среди густой листвы диких яблонь, груш и алычи. Кони по узкой тропке несли их все выше и выше.
Молодой абадза помог девушке спешиться и провел её в центр небольшой поляны. Где-то рядом грохотала река.
– Вот это место, о котором я говорил! Место, где будет воздвигнут мой храм! Место, где исполнится моя мечта!
– Здесь так красиво.
– Я думаю, к следующему лету первые прихожане зажгут свечку у иконы Пресвятой Богородицы!
– Каждый день буду молиться за твои богоугодные дела!
Аюб испугался этого искреннего восхищения, которым были полны слова и глаза Бэлы. Прут адата заколотил по сердцу, сбивая нарастающие ответные чувства, последствий которых он очень боялся.
– Ты должна её увидеть! – он резко схватил Бэлу за руку и потянул к краю пропасти.
– Кого? – удивилась красавица, не отрывая глаз от скрещенных рук их первого телесного соприкосновения, отдававшего пылким жаром в её сердце.
– Шхагуаше!
Ощутив сопротивление, Аюб обернулся: раскрасневшееся лицо и тяжелое дыхание Бэлы отрезвили его. В своём желании потушить огонь чувств он совершил недопустимый, по-детски глупый, необдуманный поступок – коснулся её открытого тела, тела чужой женщины. Оба понимали, что произошло, но никто не отстранил руки. Его сердце вновь полыхнуло с неведомой ранее силой, и уже никакой каленый прут адата не мог остановить его. Взгляд вновь вернулся на прекрасный лик Бэлы. Веки её дрогнули, большие глаза медленно поднялись и встретились с ним. Где её Михаил? Пастырь? Друг? Нет! Влюбленный юноша – вот кто затаился в глубине голубых глаз.
– Прости! – прервал он молчание отпуская руку и потупляя взор, пряча поглубже своё драгоценное чувство от её испепеляющего взгляда. – То, что я сделал…
– Прошу не надо! – Бэла прикрыла рукой свои уста, словно бы не желая этого произносить, но понимая если этого не остановить, то водоворот эмоций затянет их слишком глубоко.
– И, все же, позволь показать Шхагуаше.
Они подошли к краю обрыва и, облокотившись о коряво-изогнутую сосну бесстрашно разросшуюся прямо в пропасть, и заглянули вниз. Глаза Бэлы расширились, а из груди вырвался вдох-удивление:
– Как глубоко, страшно, но безумно красиво!
Мутная пенная река яро билась среди узкой теснины, поднимая столпы брызг. Бой воды и камня. Тысячелетний труд необузданных потоков, проточивших себе в тверди земной дорогу к свободе. Аюб не смог заставить себя отвести глаз с поглощённой лицезрением реки красавицы Бэлы, любуясь каждым волоском каждым взмахом длинных ресниц.
Почувствовав его всепоглощающий взор, она вмиг забыла о реке, и щеки её залились румянцем.
– С этого места издревле сбрасывают в реку людей нарушивших законы адата. И если сброшенный выживал, то ему прощался любой проступок.
По спине девушки пробежал холодок и она, отскочив от края, попятилась назад.
– Прости, Бэла, я не хотел тебя напугать. Я хочу рассказать легенду об этой реке… Постой… Послушай… Давно жил в этих краях богатый уорк и была у него невиданной красоты дочь Шхагуаше. Вот пришло время выдавать её замуж. Но дочь и слышать об этом не хотела. Все женихи отвергались ею. Как не старался отец – все впустую! Сердце девушки было непреклонно. Но однажды среди ночи услышал он, как стукнула дверь в гинекей, встал, вышел во двор и увидел, как его дочь разговаривает с кем-то у плетня. Подкравшись ближе старый уорк узнал своего пастуха. Утром он держал строгую речь перед дочерью. Та призналась, что влюблена в пастуха, и от этой любви ей нет отказа. То же самое сказал ему пастух. Гневу отца не было предела. Он приказал зашить обоих в кожаный мешок и сбросить в реку. Слуги так и поступили, но один из них успел скрытно передать пастуху нож. И, когда река отнесла их ниже по течению, юноша воспользовался им, и влюбленные выбрались на берег. Возвращаться они не стали. Построили шалаш в лесу и остались наедине друг с другом. Воду давала им река, еду давал им лес. Со временем Шхагуаше приручила лесных оленей и стала доить их молоко. Шли годы. Заболел уорк. Посоветовал ему один знахарь пить оленье молоко. На его поиски были посланы слуги. Один из них волей случая набрел на стоянку пастуха и Шхагуаше, рассказал им о хвори, настигшей его хозяина. Дочь его, не имея более в сердце злобы, лично принесла ему молока. Увидев Шхагуаше живой, уорк благословил их брак с пастухом. С тех пор все абадза зовут реку Шхагуаше в знак уважения перед женщиной, не предавшей своей любви, и перед всепрощающим её сердцем.
Они стояли рядом друг с другом, и лишь голова лошади, на которой приехала Бэла, разделяла их. Рука девушки нежно гладила мускулистую шею зверя, а мысли её были глубоко в рассказанной легенде.
Аюб вновь любовался её красотой, всё сильней и сильней терзая своё сердце. Наконец, бурлящие чувства юноши выплеснулись из котла запретов и ограничений его нравственного воспитания – он решил открыться Бэле. В голове загудело, взор затуманился, но он заговорил:
– Я словно этот пастух полюбил девушку, которая так далека от меня – от моей мечты быть рядом с ней! Как сложно говорить мне эти слова, но я не могу более обманывать, ни тебя, ни себя! Ты рядом со мной каждый день, но я не могу прикоснуться к тебе, не могу говорить слова о любви! Да и всё это скоро кончится: ты станешь женой моего брата, и мне запретят даже смотреть в твою сторону. Для Даха ты трофей, очередной оселок на его поясе, дающий ему славу и уважение! И в твоем сердце, я знаю, для него нет места! От этого мне ещё больней! Если бы в ваших сердцах была хоть капля любви друг к другу, я бы не говорил сейчас этих слов! Я вижу в твоих глазах нежность и тепло, когда ты смотришь на меня. Скажи, о чём говорит твоё сердце, когда видишь Михаила?
От всего сказанного у Бэлы заныло в сердце, глаза намокли и воздух встал комом в груди.
– Да! Оно говорит о любви! Но разум говорит, что влюбленные идут до конца только в легендах…
Слеза скатилась по щеке девушки. Повисло долгое тяжелое молчание. Оба понимали невозможность показать свои чувства, видели позор, осуждение, гнев и злобу. А Бэла даже представила себя летящей в кожаном мешке на дно Шхагуаше. Но и эти тёмные мысли не смогли остудить пыл их сердец.
– Я рада и благодарна тебе за эти чувства ко мне… Я очень дорожу ими. Я счастлива, что Господь послал мне тебя и твою любовь. Это испытание для нас! Мы не смеем просто закрыть на все глаза и отказаться от Его дара.
– Что бы ни случилось, – Аюб смело взял её за руку,– я буду хранить свою любовь, пока бьётся моё сердце!
– Нам надо обдумать всё сказанное здесь. Я помолюсь за нас! Возможно, Господь даст ответ, что нам делать дальше. А сейчас отвези меня обратно.
После возвращения Бэла забилась в своей комнатке. Не с кем было поделиться своим счастьем, поэтому она как никогда искренне молилась, благодарила Создателя за великий дар – любовь. Весь оставшийся день она прибывала в сладких наивных грёзах, думая о Михаиле, о словах, выпорхнувших из
