Бежать домой, выгонять автомобиль из гаража, разогревать двигатель – всё это показалось очень долгим. С Галчонком определённо что-то случилось, и, может быть, сейчас её мучают, терзают, даже убивают. Время терять нельзя!
Поймал такси. До дачного посёлка совсем недалеко, таксист, было, заартачился, но Николай дал двойной тариф – поехали, только побыстрее! Домчал за двадцать минут, но ждать отказался наотрез, мол, и так теряет в заработке. Николай сильно и не настаивал, не до того, не до препирательств и долгих разговоров. Нетерпение и тревога гнали его к дачному домику.
Домишко был маленький. Жилая комната одна: большая кровать, стол, пара стульев, шкаф. Не дворец, прямо скажем. Ещё маленькая кухонька и кладовка, наверху захламлённый чердак. Они оба к работе на земле приспособлены не были, приезжали иногда отдохнуть с друзьями, шашлычки пожарить. Лук и петрушка растут на грядке, их и рвали, свеженьких. Да ещё несколько плодовых деревьев, предоставленных самим себе.
Николай пробирался по дорожке к дому. Окно освещено – старый торшер, ещё от родителей остался, давал рассеянный розоватый свет. И тоже полная тишина, как на той хате.
Сдерживая дыхание, он поднялся на веранду. Прошёл к двери – скрипнули доски под ногами – и осторожно её отворил. Тихо, ни звука, ощущение, что дом пуст. Но как же тогда знак в подъезде?
Николай крадучись пробирался в дом. Тишина угнетала, нервы натянуты до предела. Малейший звук, любое движение – и, казалось Николаю, всё вокруг взорвётся каким-нибудь опасным действием. И сердце вот-вот взорвётся в груди. Воздух – он чувствовал это физически – наполнен тревогой и угрозой.
На кровати недвижимо лежал человек, укрытый пледом. Николай, как зачарованный, приближался к кровати. Всё внутри кричало: «Не надо! Не подходи! Беги отсюда! Пусть в этом разбираются другие!» Но ноги жили какой-то своей жизнью, не слушались разума, упорно несли тело вперёд. Рука потянулась тоже сама, вопреки желанию, ухватила и сдёрнула плед. На кровати лежала женщина. Мёртвая. Но не Галка…
Он её раньше никогда не видел: невыразительное лицо, может обезличенное смертью, а может, бывшее таким и при жизни. Светлые короткие волосы. Невысокая, может среднего роста, точнее определить трудно. Раньше они наверняка не встречались, совершенно незнакомая молодая женщина.
От сердца отлегло – не Галчонок, слава Богу! Наконец-то он смог перевести дух, вытолкнуть из лёгких застоявшийся воздух. Ноги тут же ослабли, подкосились, Николай с трудом шагнул к стулу и тяжело опустился на него. И тупо уставился на мёртвую незнакомку.
Ничего хорошего в том, что на его даче лежит труп, пусть даже и незнакомый, не было. Надо вызывать милицию, а что им говорить? Как объяснить, почему поздним зимним вечером он оказался на даче, куда и летом ездит редко? Откуда здесь незнакомая женщина, да ещё и мёртвая?
Кстати, почему обязательно мёртвая? Он что, врач, определять вот так, с ходу, жив человек или мёртв? Может, спит, в коме, ранена? Ага, спит, только вечным сном. Нет, так неподвижно живой человек лежать не может, тут и медицинского образования не нужно. А всё же… Он приподнялся и тронул тело за плечо – твёрдое. Кожа – холодная, наверно, в нетопленном помещении тело остывает быстро. А на груди, на свитере – бурое пятно внушительных размеров.
Ну, нафиг! Пусть с этим всем разбираются те, кому положено! В шкафу есть початая бутылка водки, осталась с прошлого посещения. Вот теперь можно, и даже необходимо выпить. Сейчас он хлебнёт, чтоб снять стресс, и вызовет ментов. Других вариантов не просматривается. Не расчленять же, действительно, труп, не выносить же его из дома по частям и тайком? Николай не преступник, никого не убивал, ни в чём не виноват – значит, надо обращаться к служителям закона! Ему должны поверить.
Щедрой рукой он плеснул в стакан на две трети, выдохнул воздух и начал глотать холодную водку. Обжигающие шарики побежали по пищеводу и ещё не успели провалиться в желудок, когда у ворот взрыкнул автомобильный двигатель. Хлопнули дверцы, быстрые шаги нескольких людей протопали по дорожке, скрипнули на веранде, и в следующий миг они вошли в дом, в комнату. Фуражки, погоны, у одного в руках автомат. Что? Не делать резких движений? Всё, что в карманах медленно положить на стол? Да вы что, ребята? Я ж дома...
…Я вам чем угодно клянусь, товарищ старший лейтенант, я не знаю эту женщину! И не видел никогда. Кто говорит? Жена?! Да этого быть не может! Ещё и записки? Я вам что, мальчик, записочки писать? Ну, как мужик мужику, лейтенант – если и были у меня бабы, так для связи телефон есть, Интернет, да мало ли ещё как можно человека высвистать. Что ж я буду дурацкие записочки писать... Она писала? Ага, и жена эти писульки предоставила, значит.
Ну, спасибо, Галчонок…
Я не сдержан? Бил, говоришь?.. Ну, если и было пару раз, так за дело. В народе как говорят – бьёт, значит любит! Во! Ах, ну конечно: не умею слышать отказ, привык к вседозволенности, потворствую собственным прихотям и не могу себя обуздать, если чего-либо хочу. Это тоже жена всё рассказала? И звонок в тот вечер был? Что, мол, подозрительное что-то на даче творится? Звонок от соседей? Ах, не имеет значения… Ещё раз спасибо, дорогая.
Чей нож? Дайте взглянуть поближе. А целлофан зачем? Позже, так позже. Да. Нож мой. Да, куплен после предъявления охотничьего билета в магазине, зарегистрирован, всё как положено. Охотничий нож. Последний раз видел?.. Погодите, так сразу и не вспомнить. Я на охоте давненько не был, не дешевое стало развлечение. Одни только боеприпасы стоят – будь здоров, а ещё лицензия, всё прочее. Короче, на охоту несколько сезонов не ездил. А вот на рыбалку – да. Последний раз? Летом ещё, подлёдным ловом не увлекаюсь, да и негде у нас… Где нашли? На даче за кроватью? Как он туда мог попасть? Отпечатки понятно, что мои... А кровь, кровь откуда? Этой самой дамочки кровь? Да я ножа этого с лета не видал, клянусь, капитан! Что? Ах, ну да, извините, товарищ старший лейтенант...
Не убивал я её, поверьте, не убивал! Это меня сейчас, кажется, убивают.
Что ж ты так, Галчонок…
Вот так-то, Коленька. Кобелино ты мой ласковый. Всероссийского масштаба. Думал, купил себе девочку-служанку: подай, убери, постирай. Ну и всё прочее – в любое время, по первому требованию, когда их величеству захочется. Так и этого было мало – ни одной юбки не пропускал. Последнее время и скрываться-то сильно не пытался. Ну, точь-в-точь, как в старом анекдоте: «Милая, ты у меня такая умная. Придумай что-нибудь сама...»
Видит Бог – я терпела, всё надеялась – одумается, перебесится, за ум возьмётся. Да куда там! Ведь была когда-то любовь, и нежность была – кажется, надышаться друг другом не могли. Куда всё делось?
На словах-то мы героем были: всё для тебя, любимая; вот денег накоплю, свой автосервис открою – заживём! В норковых шубах ходить будешь, в соболях, любой каприз исполню… А на колготки или простенькую косметику три дня деньги клянчить приходилось.
На девочек своих не скупился, сама слышала, когда трепался с другом своим, Глебом этим. Думал, я в ванной, не слышу ничего, а дверь-то открыта была. Триста баксов только за шампанское! И браслетик тот, ему ж цены не сложишь. Ах, как заюлил тогда благоверный: «Сотруднице... в складчину... преподнести от коллектива...» Тьфу! От коллектива! Это в их-то гараже, от шоферюг и автослесарей – презент, дорогой браслет! Ну, курам на смех, честное слово! И слово-то, какое вспомнил, ещё б сказал – от профкома. Работников отвёртки и бутылки.
Нет, миленький. Нельзя из женщины делать вещь. Служанку про всё – тоже не рекомендуется. Человеческие отношения должны быть. Даром, что из деревни, но не деревенская дурочка. Может, и была таковой когда-то, а теперь – нет. Сам воспитал, уму-разуму научил. И теории свои, про разнообразие и прочее, можешь засунуть себе… Ну, дорогой, ты у меня такой умный, придумай сам – куда.
Когда начинаешь понимать, что любви не осталось, что тебя могут променять в любой миг на другую женщину, становиться горько. Так горько, что жить не хочется. Да только вот жива. И даже здорова.
