уголок дверцы подклеить.
- Вы знали, что таблетки высокотоксичны?
- Я не собирался их есть!
- Правильно, фон Мерциг. Не собирались. Вы сделали это с целью отравить фрау Элизу Бредов, тещу вашего брата.
- Да не хотел я никого травить, - устало возражал Фредерик. - Леон задумал починить шкафчик в прихожей и попросил у меня клей.
- Хорошо, допустим, фон Мерциг. Итак, вы насыпали таблетки в пузырек и вместо того, чтобы отдать его брату, поставили его… - тут следователь выдерживал драматическую паузу, во время которой испепелял ерзающего Фредерика презрительным взглядом, - на туалетный столик в спальне фрау Бредов. Так?
- Понимаете, - оправдывался тот, - я искал Леона по всей квартире и зашел в комнату к его теще. В этот момент у меня в сумке зазвонил телефон, и чтобы его достать, пришлось вынуть пузырек с клеем, а потом… потом он там и остался. Пузырек, в смысле.
- Кто вам звонил?
- Не знаю, забыл. Сколько времени прошло… - Фредерик страдальчески морщился, украдкой смахивая со лба крупные градины пота. - Кажется, кто–то ошибся номером.
Следователи - те еще чудаки. Они почему–то уверены, что человек должен помнить каждый свой день по минутам: во сколько встал, чем и как долго завтракал, обедал и ужинал, с какого часа по какой был на работе, когда вернулся домой, с кем встречался или говорил по телефону - сколько бы времени с часа Х ни прошло. Обычно люди не запоминают подобные глупости. Но стоит честно ответить на вопрос: «Не знаю, забыл» - и считай, что твоя песенка спета. Конечно, дело тут было не только в забывчивости фон Мерцига. Что–то в его истории отчаянно не склеивалось - расползалось по швам. Только полный болван поверил бы, что можно случайно положить яд в пузырек от лекарства, которое обычно принимала старая дама, и так же случайно забыть его в спальне на туалетном столике. Хоть ты сотню басен сочини про ремонт гардероба.
Когда приговор огласили, Фредерик расплакался прямо в зале суда. Он никак не мог себе представить, что из–за какой–то чокнутой старухи - которой лет десять как пора на тот свет - его, жизнелюбивого и крепкого, навсегда вычеркнут из мира живых. Затем потянулась липкая и мучительная волокита - безвкусная, как многократно пережеванная резинка. Адвокат Фредерика подал прошение о помиловании. Его отклонили. Подал еще раз - с тем же результатом. Третья попытка по закону считалась последней, и на ее успех уже никто не надеялся.
Фредерик осунулся и погрустнел. Целыми днями он валялся на койке и, если не смотрел телевизор и не упражнялся в толковании тюремного фольклора, то сонно листал подаренную начальником тюрьмы «Тибетскую книгу мертвых». Очарованный ее мрачной поэтикой, он тем не менее прекрасно понимал, что книга эта имеет такое же отношение к смерти, как костры инквизиции к раннему христианству. То есть никакого. Она о чем–то совсем другом - гораздо более глубоком и страшном, чем простой уход из жизни.
Ровно через три месяца со дня ареста в камеру Фредерика гуськом вошли начальник тюрьмы, адвокат и похожий на ученика ешивы очкарик с пухлой тетрадкой в руках.
- Господин фон Мерциг, - церемонно обратился к Фредерику начальник, - ваше прошение третий раз отклонено. Сегодня ночью, с наступлением темноты, приговор будет приведен в исполнение.
Адвокат прокашлялся в кулак, а очкарик присел на край постели и, раскрыв на коленях тетрадь, принялся быстро что–то записывать. Начальник тюрьмы кивнул в его сторону:
- Это господин Жан де Клод, наш практикант. Он проводит вас… ну, сами понимаете куда, не хочу говорить банальностей. Так что, если есть вопросы - то все к нему.
С этими словами он вышел из камеры, адвокат - за ним следом, а Фредерик и практикант с французской фамилией остались вдвоем.
- Может, выключить телевизор? - мягко предложил де Клод, поднимая нос от конспекта. - Или, если вам надо побыть одному…
- Я тут целую вечность сижу один, - горько сказал Фредерик. - Поговорите со мной, пожалуйста. Хотя бы сегодня. Все равно о чем, мне бы только слышать человеческий голос.
Жан де Клод ободряюще улыбнулся и, сняв очки, заложил ими тетрадку. Его голые зрачки блеснули мутно и растерянно. «Почему–то чем хуже зрение, тем добрее человек, - подумал Фредерик, ошибочно приняв его смущение за сочувствие. - Должно быть, оттого, что меньше мерзостей видит. Если это так, то очки - зло».
- Почему казнят ночью? - спросил он вслух.
- Ну, наверное, это такой пережиток прошлого, - с готовностью откликнулся практикант, - можно сказать, нравственный атавизм. Спровадить кого–то на тот свет раньше считалось деянием постыдным, а постыдные деяния не совершаются средь бела дня.
- Еще как совершаются! - возразил Фредерик. - Наивный вы…. - и поинтересовался. - А каков он, тот свет?
- Вы знаете, я там никогда не бывал. Но говорят… я имею в виду те, кто туда заглянул и вернулся… что он напоминает… ну, что–то вроде этой «маленькой фермы».
- Да? - Фредерик метнул взгляд на экран, но ухватил только самый хвостик плывущих по черному фону титров. - Жалко, кончилась. Надо было внимательнее смотреть. А я все отвлекался, размышлял о том о сем. Сейчас и не знаю, что там было.
- Хотите, я расскажу вам содержание предыдущих серий? - предложил де Клод.
Фредерик кивнул и закрыл глаза.
Серий оказалось ровно столько, что даже при сжатом пересказе хватило до конца дня. Вечером Фредерик принял душ и надел чистое белье. Вытащил из–под койки чемодан и сложил в него личные вещи: зубную щетку и пасту, теплый свитер - уже порядком засаленный и провонявший потом, тапочки и расческу. «Тибетскую книгу мертвых» повертел в руках и протянул де Клоду:
- Вам нужна?
- Мне–то зачем? - изумился практикант. - Я пока не собираюсь умирать.
- Все там будем, рано или поздно, - пожал плечами Фредерик и швырнул книгу в чемодан. - Я готов. Пошли?
Они спустились по лестнице - в почти кромешной темноте горели только красные лампочки пожарной сигнализации да бегущие зеленые человечки аварийных выходов - и сели в припаркованный у ворот тюрьмы трехдверный форд. Город струился широкой стеклянной рекой, отражая лохматые звезды фонарей, и длинные тени машин, и зеленые маячки светофоров.
- У нас есть немного времени? - спросил Фредерик. - Я бы хотел прогуляться в последний раз по набережной. Люблю ночное море.
- Я бы рад, - извинился де Клод, - но мы опаздываем. Ваш поезд уходит через одиннадцать минут. Вот, это вам, - придерживая одной рукой руль, он порылся за пазухой и протянул фон Мерцигу запечатанный конверт.
- Что это?
- Ваш билет. Я остановлюсь перед зданием вокзала, а дальше - ступайте сами. Платформа один дробь «в», отправление в час пятнадцать. Вы не заблудитесь. И - счастливого пути.
К удивлению Фредерика, перрон оказался ярко освещен, и на нем столпились красавцы - как на подбор. Старые, скрюченные, полупарализованные. Кособокий старик волочил за собой блестящую ленту капельницы. Высохший, как щепка, желтый карлик - а может, просто измученный болезнью ребенок - прыгал на одной ноге. Вторую заменял неумело подобранный протез. Люди, про которых забыла смерть, а жизнь - вот уже много лет, как отвернулась, и все, что им осталось, - это самим притащиться на вокзал и ехать до конечной станции.
- Имейте в виду, - предупредил фон Мерцига неулыбчивый проводник, - что на станции Тотендорф обратных билетов не продают. Если не купите сейчас - то назад не вернетесь.
- Я знаю, - обреченно согласился тот.
- Конечно, это ваше личное дело. Просто вы такой молодой, что я подумал…
- Я еду не по своей воле, - перебил его Фредерик. - Скажите, а море в Тотендорфе есть?
