мебели и драгоценной утвари, картины, статуи и фрески были уничтожены, античные и новейшие рукописи разорваны и осквернены; фонтаны разрушены, цветы вытоптаны.
Французы вошли в город в качестве союзников республиканского правительства, но атмосфера активного недружелюбия вынудила их отступить. Оккупанты покинули город как грабители, захватив с собой многие из сокровищ дворца Медичи, так долго и любовно собираемые Козимо и Лоренцо.
Империя духа, как и финансовая империя Медичи, кропотливо созидаемая лучшими представителями рода, рухнула.
После изгнания Медичи было восстановлено старое республиканское конституционное правление; создан новый законодательный орган — Большой совет на манер венецианского — из трех тысяч человек.
Но во Флоренции, казалось, всецело царил теперь Савонарола. Вооружившись Символом веры как мечом, он вершил свою жестокую бездушную власть. Вычленив из христианства любовь к нескончаемым страданиям, он стремился всех обречь на вечные муки. На улицах было невозможно увидеть ни пляшущих девушек, переодетых вакханками, с головками, украшенными гроздьями винограда, ни парней с козлиными рогами, изображающих Вакха и фавнов — его свиту. Женщины облеклись в грубые темные платья и, опутав руки четками, томили себя бесконечными постами и молитвами. Сыновья самых богатых патрицианских семейств — Руччелаи, Строцци, Альбицци — вступали в доминиканский орден. Девушки срывали с себя подвенечную фату и становились инокинями. Вместо ярких и веселых карнавальных шествий или празднеств по случаю сбора винограда по улицам двигались торжественно-строгие религиозные процессии. В первых рядах выступали дети с недетски суровыми лицами. Они несли на костер женские украшения, игральные карты, пестрые ткани, ковры, зеркала, арфы и мандолины — принадлежности мирской суетности. Книги, философские и любовные, с античными комедиями и элегиями римских классиков, бесценные пергаменты, богато иллюминированные, с великими жертвами приобретенные, тоже становились добычей огня. Горели творенья Монтеньи и Боттичелли. Однажды толпа растерзала живописца Кавальери, бросившегося к огню, чтобы спасти часть картины Монтеньи. Даже пышной тосканской природе предписано было стать скромнее, не такой яркой и языческой. Выкашивались травы, готовые зацвести пестрыми цветами, срывались бутоны роз, чтобы те не успели раскрыться.
Как-то разом дети стали судьями и обличителями своих родителей. Стоило сказать при них неосторожное — мирское — слово, засмеяться, пошутить, как сразу же следовал донос тем, кто был поставлен Савонаролой наблюдать за нравственностью граждан. Виновные неотвратимо привлекались к ответственности. Часто невинных людей из мести или зависти обвиняли в богохульстве и волховании. Тогда их ждали тюрьмы, пытки, костер — безбожники во Флоренции Савонаролы карались, как убийцы.
Во время поста накал проповедей Савонаролы был настолько силен, что люди в церквах падали в обморок, а по улицам разносился горестный плач. Савонарола тоже рассчитывал на силу искусства, и желал заставить его служить своим целям; он требовал, чтобы на картинах — только религиозного, ни в коем случае не светского содержания — не было представлено нагого тела: обнажены могли быть только лица и кисти рук.
Пьеро обосновался в Венеции, где стал готовить почву для реставрации династии. Он установил дипломатические отношения с Карлом VIII и Людовико Моро, который очень неодобрительно относился к деятельности Савонаролы. Многие кардиналы оказывали наследнику рода Медичи поддержку. Родственный дом Орсини предоставил ему кров и помогал средствами.
Сторонники Медичи тоже не сидели сложа руки. То и дело возникали заговоры, имевшие целью вернуть Пьеро. Их участников карали с невиданной жестокостью. Дворяне Лоренцо Торнабуони, Джаноццо Пуччи, Луиджи Камбии, Ридольфи и даже 70-летний старик Бернардо дель Неро были удушены при большом скоплении народа. Казнь привела город в неистовство; многие видели в этом великую победу Савонаролы.
Кардинал Джованни, к которому судьба доселе была так благосклонна, теперь впервые столкнулся с более мрачной стороной жизни. За временем удовольствий последовали тревоги жизни беглеца. Джованни, подобно своему брату Пьеро, не отказался от надежды на возвращение его семье потерянного ею и принимал участие словом и делом во всех усилиях вернуть Медичи к власти. Но после того как его надежды были разбиты вдребезги три раза, он несколько лет путешествовал по Германии, Нидерландам и Франции.
В конце концов в дело Флоренции вмешался папа.
В это время римский престол занимал Александр VI, в миру — испанец (каталонец) Родриго Борджиа. При нем Рим, неопрятный средневековый город, прилепившийся к античным руинам, начал преображаться. Папа считал себя наследником славы Римской империи, строил мосты, начал приводить в порядок базилику Св. Петра. По свидетельству флорентийского историка Ф. Гвиччардини, настроенного к этому понтифику весьма критически, он «обладал исключительной хитростью и дальновидностью, рассудительностью, всепобеждающей способностью убеждать и умением выходить из сложных ситуаций». Другие знавшие Александра VI говорили о невероятной силе его характера. Мягкий, обходительный, внешне уступчивый, он обладал железной волей, которую скрывал под маской добродушия, и всегда поступал, как считал нужным, невзирая ни на какие обстоятельства. С изворотливостью и ловкостью рук настоящего факира папа умел извлекать дипломатические победы даже из военных поражений. Если же дипломатия не помогала, в дело шел знаменитый яд Борджиа — кантарелла. Он не имел ни вкуса, ни запаха, но всегда действовал безотказно.
Некоторое время снисходительный понтифик смотрел сквозь пальцы на деятельность экзальтированного монаха, стремившегося обратить прекрасную Флоренцию в монастырь. Он гнушался подобным темной камере фанатизмом его сторонников. Но когда неистовый монах начал задевать его самого, в громовых речах обличая злодеяния Борджиа, действительные или мнимые, папа прислал Савонароле запрещение проповедовать. Отважный обличитель не послушался — он находился далеко от Рима и уповал на защиту горожан, которые казались совершенно послушными его воле.
Чтобы заставить замолчать Савонаролу, проклинавшего его в своих огневых выступлениях, Александр VI, всегда склонный к компромиссу, предложил ему кардинальскую шапку. Но тот с презрением отказался. Трудно сказать, был ли он таким фанатиком благочестия, каким представлялся народу, или просто надеялся создать в Италии государство, альтернативное папскому. Свободно мыслящие современники презирали религиозно-мистический характер его деятельности, утверждая, что он лишь «подделывается к времени и расцвечивает свою ложь».
Так или иначе, сделка не состоялась. Тогда папа использовал против монаха самое грозное оружие — отлучение от церкви, пригрозил анафемой его последователям и, наконец, дал приказ флорентийскому правительству об аресте назойливого ниспровергателя основ.
Священнослужители во главе с архиепископом потребовали от Синьории наложить запрет на проповеди отлученного от церкви священника, но нобили заявили, что будут защищать своего пастыря. Однако народ уже не был един. Сторонники Савонаролы — пьяньони — сражались на улицах с его противниками — аррабьятти. Тайная медицейская партия — паллески — вступила в союз с аррабьятти. В цехах вслух высчитывали, насколько обнищали золотых дел мастера, мясники, шелкоделы и красильщики в городе, чья слава основана на шелке, золоте, тканях и где теперь запрещено ходить в вуалях, золоте, шелках и есть мясо.
Горожане, еще вчера поклонявшиеся Савонароле, сегодня проявляли полное равнодушие к его судьбе. Он силой тащил их за собой, усталых и замученных его неустанными обличениями, в царство небесное, но просчитался, надеясь, что они искрение хотят стать праведниками и мучениками.
Не зря Макиавелли считал, что «люди неблагодарны, вероломны, непостоянны и трусливы. Они идут за вождем, пока он им в новинку и гладит их по шерстке. Но как только от них требуется малейшая жертва, они предадут. И правитель, положивший в основу своего правления одну лишь веру в то, что люди добры, падет от того, что не приготовил себе чего-нибудь понадежней».
В марте 1498 года сторонников у Савонаролы не осталось. Он знал, что его ждет, но не скрылся. Неистовый монах продолжал проповедовать, заклинать, пугать адским пламенем, но никто уже не боялся. Когда 23 мая бывшего всевластного правителя с его двумя соратниками возвели на костер, народ глумился над их страданиями.
