Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне

покорность, хотя сам дофин так и не выслал никакого подкрепления (посланник — и тот был повешен за то, что принес плохие новости).

Контроль за городами и замками, распространение власти на обширной территории — вот в чем состояла конечная цель военной стратегии. Как уже упоминалось в предыдущей главе, Ордерик Виталий приписывает Нормандское завоевание Англии тому, что англичанам не хватало замков: «Укрепления, которые французы именуют „замками“, у англичан встречались редко, и поэтому, несмотря на то, что англичане были воинственны и храбры, в своем сопротивлении врагу они были слабее». Вильгельм Завоеватель окончательно утвердился в стране, когда построил здесь большое количество замков. Как символы власти и могущества, замки начинали осуществлять свою военную функцию еще до начала боевых действий. Император Фридрих II был типичным богатым правителем, стремящимся произвести впечатление на современника своими постройками. Он привез враждебных ему миланцев посмотреть могущественный замок в Фоджии на юго-востоке Италии, рассчитывая, что они возвратятся в Милан и сообщат о могуществе Фридриха, убедив тем самым город сдаться. Замки и в самом деле являлись, по мудрому определению Уильяма Ньюборо, «скелетом королевства».

Штурм и разорение замков и городов, участь мирного населения

При обсуждении осадной войны вполне уместно заметить, что лица, не участвующие в боевых действиях, т. е. мирное население, попадали в круговорот событий, не связанных с ожесточенной битвой на огромном поле, когда друг другу противостояли, в основном, лишь противоборствующие армии. Осады приносили суровые реальности войны в каждый дом. Кроме того, размывались четкие границы между непосредственными участниками боевых действий и прочими людьми. Это приводило к тому, что «рафинированные» законы войны действовали бок о бок с соглашениями и традициями осадного положения. Однако на случай осад военные законы были упрощены, даже ужесточены. Если солдат, в пылу сражения бросивший оружие, рассчитывал, что его возьмут в плен и сохранят жизнь, то мирное население при успешном штурме со стороны осаждающих вполне могло ожидать безжалостной резни.

К этому аспекту осадных войн не всегда обращаются средневековые и военные историки, которые считают, что масштабное истребление мирного населения сопротивляющейся стороны — мужчин, женщин и детей — было оправдано в глазах современников на библейских основаниях. Говорят, что такое оправдание можно отыскать в двадцатой главе Второзакония (пятой книги Ветхого Завета, завершающей Пятикнижие), где описываются законы, которые следует соблюдать на войне, и особенно в стихах с десятого по двадцатый, где речь идет об осадах. Путаница возникает в стихах с двенадцатого по четырнадцатый и с пятнадцатого по семнадцатый. В этих двух, по версии короля Якова I, говорится, что если вражеский город отказывается сдаваться, его надлежит осадить: «И когда Господь, Бог твой, предаст его [город] в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе…» (Второзаконие 20:13–14)

Основания для тотальной резни отыскиваются в более поздних стихах: «А в городах сих народов, которые Господь, Бог твой, дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души» (Второзаконие 20:16).

Следующий стих дает ясное определение этих народов: Хаттеи, и Амореи, и Хананеи и т. д. — ни одна из этих библейских групп населения никак не связана со средневековым Западом. И все-таки здесь проводилась определенная экстраполяция, чтобы узаконить резню мятежного населения, которое отвергло своего Богом назначенного лорда и господина. Иными словами, согласно весьма разжиженному толкованию этих стихов, полководец может истребить всех поголовно только в том случае, если это его подданные, однако он не вправе этого делать, когда город относится к другому государству (согласно стиху пятнадцатому) и когда надлежит (согласно стиху четырнадцатому) пощадить женщин и детей. Мужчин и только мужчин следует предавать смерти «в городах, которые от тебя весьма далеко» (Второзаконие 20:15).

Как и в случае с законами, относящимися к битвам и пленникам, эти запреты были чересчур избирательными и применялись настолько индивидуально, что во многих случаях оказывались бессмысленными. То, что эти библейские законы, скорее, извращались, нежели соблюдались (причем жители города, осажденного его лордом, имели куда больше шансов выжить, нежели жители другой страны при столкновении с неприятелем из-за границы), в очередной раз подчеркивает ограниченное соблюдение законов войны в средние века, а также их безусловное подчинение условиям сложившейся военной обстановки.

Иерусалим, 1099

Немногие события эпохи Средневековья могут символизировать кровавую бойню, порожденную религиозным экстремизмом, еще ярче и сильнее, чем осада и взятие Иерусалима в июле 1099 года. Стивен Рансимен, ведущий специалист по истории крестовых походов, утверждал, что «массовая резня в Иерусалиме глубоко потрясла весь мир», что она повергла в ужас многих христиан, и что «это было кровавое доказательство христианского фанатизма, породившего фанатизм исламский». Г. Е. Майер приходит к такому выводу: «Мусульманский мир был глубоко шокирован этим христианским варварством; прошло немало времени, прежде чем начали стираться воспоминания об этой резне». И все-таки самые последние исследования заставляют задуматься об истинных масштабах этого бедствия. И в самом деле, теперь уместно задать вопрос, что шокировало больше всего: сама резня или тот факт, что она произошла в Иерусалиме?

Путь в Иерусалим был долгим. В марте 1095 года византийский император Алексей I Комнин отправил посольство к папе Урбану II, прося помощи от бесчисленных набегов турок-сельджуков. Благодаря своим военным успехам турки успели поглотить большую часть Византийской империи на востоке, теперь они напрямую угрожали столице — Константинополю. Вообще, Алексей I рассчитывал на профессиональных воинов. К своему ужасу, он получил огромные массы европейцев всех родов и мастей, переполнивших его земли; те прибывали в огромных количествах, и из них в лучшем случае лишь десять процентов составляли рыцари и дворяне. Основные силы насчитывали приблизительно шестьдесят тысяч человек.

Крестоносцы, даже не успев добраться до Ближнего Востока, начали проявлять свой убийственный фанатизм. В начале похода в Святую Землю — и так случалось потом при каждом крестовом походе — они устроили ряд погромов среди европейских евреев. В Майнце в 1096 году была вырезана одна из самых крупных еврейских общин в Европе. Латинские и еврейские источники описывают ужасные подробности тех событий. Альберт Аахенский, хронист первого крестового похода, рассказывает, как крестоносцы

…убивали иудеев, всего числом около семи тысяч, которые тщетно сопротивлялись силе многих тысяч. Они убивали и женщин, а также мечами пронзали детей любого возраста и пола. Иудеи, видя, что их христианские враги нападают на них и на их детей, что не щадят никого, бросились друг на друга: братья, дети, жены и сестры, и все погибли от рук собственных. Страшно говорить, но матери перерезали горло грудным детям, а прочих пронзали ножами, предпочитая убить их собственными руками, нежели позволить это сделать необрезанным.

Приведенный отрывок напоминает нам о событиях в Масаде в 73 г., когда защитники крепости, не желая покориться римлянам, лишили жизни своих жен и детей, а потом и себя.

Оправдание столь массового убийства было возложено на самих евреев, как убийц Иисуса Христа: «Кровь его на нас и на детях наших» (от Матфея 27:25), — это было все, чего они заслуживали. Однако, по христианской теологии, человечество было спасено смертью и самопожертвованием Христа. Поскольку, таким образом, евреи сыграли роль в спасении человечества, это была в лучшем случае дурная теология (на самом деле — вопиющий цинизм), так как утверждала, что евреи были жертвами собственных поступков. Первые христиане, предъявившие притязания на еврейскую