Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне

(«Бесполезные рты») и изображает ужасные страдания этих людей. То, что произошло, — это мрачный эпизод, которому большинство историков почти не уделяет внимания.

Рожер де Лейси впоследствии пожалел о своем решении допустить в свой замок беженцев из города. Город и без того был переполнен людьми, сбежавшимися со всей округи. Гарнизон замка был хорошо обеспечен провизией, но ее катастофически не хватало для количества от 1400 до 2200 человек. Лейси раньше считал, что запасов достаточно, чтобы выдержать годовую осаду. Численности гарнизона вполне хватало для эффективной обороны относительно небольшого периметра замка, поэтому огромное число беженцев только мешало защитникам, к тому же они быстро опустошали запасы продуктов. Английское освободительное войско не смогло отогнать французов, к тому же король Иоанн прислал письмо, в котором не обещал новой помощи. Поэтому Лейси пришлось готовиться к длительной блокаде.

В один из дней в ноябре Лейси велел вывести из замка около пятисот наиболее пожилых и слабых мирных жителей из замка. Французы сжалились над несчастными и дали им возможность пройти. Несколько дней спустя сцена повторилась, и количество выпущенных было примерно такое же. Французы снова предоставили им беспрепятственный проход. Городские жители уже столкнулись с тем, что их дома оказались заняты французскими поселенцами и наемниками, им уже нечего было защищать, и теперь они превратились в испуганных беженцев. На тот момент сам король Филипп у осажденного Шато-Гайара отсутствовал — занимаясь делами государственной важности, он находился в другом месте. Когда он узнал о происходящем в Шато-Гайаре, то отправил суровый приказ незамедлительно прекратить любой выход населения из замка. Щадить не разрешалось никого, независимо от возраста, пола или состояния здоровья. Французы больше не пропускали через свои боевые порядки никого из жителей, и те вынуждены были возвращаться обратно в крепость. Филиппу помогало присутствие «бесполезных ртов» в замке, он хотел, чтобы там поскорее закончились все припасы. Последняя партия некомбатантов, высланных Лейси, состояла, по меньшей мере, из четырехсот человек, а может быть, их число доходило и до тысячи. Когда они вышли из замка, то рассчитывали присоединиться к своим семьям и соседям-горожанам, избавив себя от тягот осады. Но они жестоко ошибались. По мнению Гийома Бретонского, Лейси знал, что отправляет этих людей на верную смерть.

И, действительно, французы не расступились перед ними, а встретили ливнем стрел. Они выполняли приказ своего монарха. Перепуганные беженцы бросились обратно к замку, однако ворота его оказались наглухо заперты. По словам Гийома Бретонского, отчаянные просьбы и мольбы несчастных впустить их обратно натолкнулись лишь на угрозы со стороны стражников у ворот: «Мы не знаем вас. Идите прочь и поищите себе другое убежище, вам запрещено открывать ворота». Потом гарнизон принялся стрелять из луков и забрасывать камнями тех, кого совсем недавно защищал. В смятении и ужасе от такого жестокого поворота событий несчастные вынуждены были спрятаться среди расщелин и скал, с трудом укрывшись от стрел и камнеметных снарядов, которыми нападающие и обороняющиеся обстреливали позиции друг друга. Ни одна из сторон — ни англичане, ни французы — не проявила снисхождения, бросив жителей на произвол судьбы. Им пришлось пытаться выживать в условиях сырости и холода трех долгих зимних месяцев. Вот где проявился настоящий ужас осады Шато-Гайара.

Гийом Бретонский испытывает отвращение к тому, как англичане смогли обречь собственный народ на такое «жалкое и горестное существование». Изможденные холодом и голодом беженцы вынуждены были довольствоваться дикими травами и пить речную воду, чтобы хоть как-то продержаться. Гийом пишет, что их мучительные страдания продолжалась двенадцать недель. Курица, которая случайно забрела на один из каменистых склонов, тут же была поймана. За нее разгорелась драка, после чего она была съедена полностью, включая кости и перья. Беженцам также удалось изловить и съесть нескольких собак, выбежавших из замка. Кожу с животных они сдирали голыми руками. (Видимо, Лейси пожалел объедков для собак. Так или иначе животные были весьма изможденными.) Когда закончилось собачье мясо, несчастные съели даже шкуры. Родившегося ребенка голодные и обезумевшие люди схватили, разодрали на части и с жадностью съели. Вильгельм пишет, что все чувства — стыд, страх, уважение — были подавлены в борьбе за выживание в этой преисподней, где «многие ни жили, ни умирали; они не были способны ни держаться за жизнь, ни окончательно потерять ее». Фактически свыше половины беженцев, оказавшихся на ничейной территории, умерли от голода, холода и лишений.

Филипп Август вернулся в Шато-Гайар в феврале 1204 года. Изможденные и тощие беженцы, увидев тучного французского короля, взмолились проявить милосердие. Филипп проявил к ним мягкость и позаботился о том, чтобы всех несчастных накормили. По этому поводу Гийом Бретонский, не стесняясь, возносит шумную похвалу французскому монарху. Один из беженцев никак не мог расстаться с собачьим хвостом, отказываясь выбросить его, он все приговаривал: «Я расстанусь с этим хвостом, который позволил мне так долго продержаться, лишь тогда, когда вдоволь наемся хлеба». Однако на этом мучения не закончились. Более половины из тех, кто с жадностью набросился на раздаваемую пищу, умерло в страшных мучениях — вероятно, это было связано с острыми язвами двенадцатиперстной кишки и желудочно-кишечным кровотечением. Такие ужасные сцены были отнюдь не редким явлением в средневековых войнах. При осаде Кале в 1346–1347 гг. Эдуард III, «рыцарь из рыцарей» и «идеальный» король, позволил одной группе беженцев покинуть город, а других пятьсот человек фактически обрек на гибель между городскими стенами и позициями осаждающего войска. В письме, описывающем тяжкое положение тех, кто остался в городе, содержался недвусмысленный намек на каннибализм. Осада Руана в Нормандии в начале XV века, как мы увидим, явилась в какой-то мере копией того, что происходило у Шато-Гайара. Вообще, все военачальники, участвующие в осадах на данной территории, применяли голод в качестве эффективного оружия. По этому поводу Гийом Бретонский заметил: «Именно жестокий голод способен один покорить то, что считается неприступным». Ригор, предшественник Гийома на посту королевского биографа, изворотливо прокомментировал события так, будто Филипп собрался взять Шато-Гайар измором, дабы не проливать людскую кровь. Английские же хронисты Роджер Вендоверский и Ральф Коггесхолл считают, что именно голод и стал первопричиной сдачи замка.

Вообще, Филипп был мастером осадной войны и никогда не останавливался перед жесткими решениями, которые требовались для достижения успеха. Его действия у Шато-Гайара представляли собой рациональные военные меры. Очевидно, он рассчитывал на то, что мирные жители, находящиеся в замке, быстро истощат запасы провизии гарнизона. Когда англичане выдворили беженцев из замка, любое проявление снисходительности в данной ситуации могло быть воспринято со стороны как слабость. Другие крепости, сопротивляющиеся власти Филиппа, стали бы подобным образом избавляться от «бесполезных ртов», укрепляя тем самым способность гарнизонов к более длительным осадам. Чем дольше длилась осада, тем больше шансов появлялось у вражеского войска совершить контрнаступление или какой-нибудь обходной маневр. Кроме того, среди собственных воинов тоже нередки были случаи болезней и дезертирства. Вид страдающих под стенами беженцев тоже оказывал тяжелое психологическое воздействие на гарнизон, способствуя его деморализации, причем в немалой степени потому, что многие воины являлись родственниками местных жителей. Такое давление имело односторонний характер: законы войны в подобных ситуациях накладывали на командира осаждающего войска мало ограничений. Однако оно было весьма действенным: события у Шато-Гайара напугали жителей Фалеза, которым удалось убедить командира наемного гарнизона сдаться французам. А когда Филипп II передал столице Нормандии Руану зловещий ультиматум, гарнизон капитулировал, зная, что король не блефует.

Гийом Бретонский, естественно, взял на вооружение эту ситуацию, и ряд нынешних французских историков осудил Лейси за безжалостное отношение к своим мирным жителям. В конце концов, этих людей он обязан был защищать в соответствии с феодальными законами. Однако большинство современников Лейси высоко оценили его упорство и стойкость во время осады замка и с пониманием отнеслись к его поступкам. Помимо всеобъемлющей проблемы с нехваткой провизии, на Лейси также был возложен громадный груз ответственности по удержанию и сохранению замка для своего сюзерена, короля Иоанна. Выше мы уже обсуждали предупреждение герцога Норфолка о том, что любой из командиров, не исполнивший свой долг, будет обезглавлен. Существовала также вполне реальная опасность, что некомбатанты утратят свой нынешний статус и станут воюющей стороной. Итак, когда попытка освободить замок извне и снять осаду провалилась, когда было получено письмо от короля Иоанна о том, что больше помощи ждать неоткуда, что же оставалось делать Лейси? Как ему нужно было поступить с огромной