Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне

цели.

То же самое происходило и после Рождества, когда войска Иоанна продолжили «жечь дома баронов, захватывая их скот и добро, разрушая все, что попадалось у них на пути». Иоанн приказал своим командирам «уничтожать имущество баронов, а именно: замки, здания, угодья, озера и мельницы, — и повсюду чинить жестокость». Это запланированная экономическая война. По поводу более поздней экспедиции Генриха III Роджер Вендоверский отмечает, что попавшие под удар деревни принадлежали врагу и что солдаты проявляли разборчивость, чтобы не нанести ущерба тем поместьям, лорды которых были верны королю. Такое избирательное разорение являлось дисциплинирующим инструментом в руках средневековых командиров.

Существуют свидетельства того, что роялисты не были так уж неразборчивы в своих буйствах зимой 1215–1216 гг. Из судебных записок следует, что одному человеку отрубили руку за кражу коровы с церковного двора. Был ли он примерно наказан, чтобы произвести впечатление на верующих? Противоречит ли эта кража местному укладу? Был ли наказанный воином из армии Иоанна? Как уже обсуждалось в главе 1, война обеспечивала «прикрытие» для всех видов преступлений, совершаемых как некомбатантами, так и солдатами. Иногда это была искренняя попытка возместить убытки, нанесенные войной, в других случаях — умение извлечь выгоду в любой ситуации. Об этом говорят судебные записи того времени. «Война являлась очевидной отговоркой для жестокого беззакония, и очень многие лишились своего имущества, перешедшего к более сильным и беспринципным соседям. Один йоркширский сквайр честно признался, что вел себя так низко и бессовестно, что не посмел предстать перед местным судом».

Джеймс Холт предостерегал от утрирования эпизодов со зверствами, приводя пример города Рипона, который не пострадал от разорения после прибытия войск Иоанна. По поводу того, что Рипон не тронули, могут отыскаться различные причины (политические соображения или выплата «охранных» денег, например). Иоанн, предпочитавший звонкую монету, часто принимал деньги и богатства в обмен на неразорение города или замка.

«Дисциплинированное», или избирательное, разорение требовало наличия сильного командира, диктовавшего непреклонную волю своим войскам. Однако, как в случае с шотландцами под началом короля Александра, здесь всегда оставалось место для проявления намеренной двусмысленности: Иоанн мог удержать в подчинении войска, особенно наемников, только в том случае, если давал им достаточно возможностей для пополнения собственных кошельков. В то же время излишества и жестокость оказывали полезный и практический эффект: сокрушалась оппозиция, и нагонялся страх на тех, кто мог задумать мятеж в будущем. Интересно отметить, что свирепость кампании Иоанна привела к тому, что многие повстанцы переметнулись под его знамена, умоляя короля проявить к ним милость. Мирные жители автоматически становились целью грабежей и насилия, поскольку проживали в городе, деревне или поместье, принадлежавшем тому или иному мятежному барону. Большинство некомбатантов не выражало своей открытой им преданности, и даже сочувствующие роялистам на территориях баронов были бы счастливы избежать разорения. Как и в случае с жителями вражеских городов, на простолюдинов не тратили слишком много времени, разборчивость (если таковая вообще присутствовала) проявляли только по отношению к людям с положением. Роджер Вендоверский пишет о муках и страданиях простых людей, втянутых в водоворот этих мрачных событий:

Все пространство покрылось этими исчадиями дьявола, которые собрались, чтобы стереть все с лица земли — от людей до скотины. Обнажив мечи и ножи, они разоряли города, кладбища, церкви, грабили всех и каждого, не щадили ни женщин, ни детей. Врагов короля, где бы те ни находились, заковывали в цепи и заставляли платить огромный выкуп. Даже со священниками, находящимися у алтарей, обходились очень дурно, их хватали, грабили и истязали. Те же страдания они причиняли и рыцарям, а также людям любого звания и положения. Некоторых подвешивали за туловище, некоторых — за ноги, других — за руки, третьих — за пальцы и кисти, а потом швыряли в глаза несчастным соль с уксусом. Иных же привязывали к решеткам, под которые сыпали раскаленные угли, а потом обдавали поджаренные тела холодной водой, пока замученные, в конце концов, не умирали.

Некоторые из этих пыток имеют религиозную подоплеку (св. Лаврентий, например, тоже принял мученическую смерть на раскаленной решетке) или схожи с описаниями из англосаксонской хроники, но страдания, как подтверждает Ральф Коггесхолл, были вполне реальными. Далее в хронике разъясняется мотивирующий фактор для совершаемых зверств:

Несчастные издавали жалобные крики и ужасные стоны, но никто вокруг не проявил к ним сострадания, поскольку их мучителям были от них нужны только деньги. Многие, у которых было добро, отдавали его своим истязателям, однако те не верили, что им отдают все до последнего. Другие же, не имевшие за душой ничего, давали лишь обещания, чтобы хотя бы на время избавиться от мучителей, от которых и так натерпелись вдоволь. Такие гонения происходили по всей Англии, и отцы терпели мучения от собственных сыновей, братья — от братьев, а граждане — от своих же сограждан.

Этот абзац в большей степени, чем остальные, объясняет зверства солдатни по отношению к некомбатантам во время средневековых войн. Все так или иначе сводилось к деньгам. Под предлогом мнимой военной необходимости обирались до нитки невинные люди, которых намеренно объявляли вне закона и, помимо собственной воли, лишали всякой защиты. Пытки не были только проявлениями бессмысленного садизма (хотя случалось и такое), а представляли собой средство вымогательства. Чем более жестокая применялась пытка, тем больше страха нагонялось на жертву и на зевак, и тем скорее они расставались со своим добром. Боль являлась тем самым катком, который выдавливал из жертвы ее богатство.

И снова мы сталкиваемся здесь с противоречивыми сведениями. Пытка представляется общепринятым средством, применявшимся по вышеизложенным причинам. Однако пытка — это все-таки не убийство. Несомненно, многие истязаемые умирали при пытках, а других убивали для того, чтобы шокировать потенциальных жертв и заставить их платить. Но как же тогда быть с рассказами о массовой резне? Джон Джиллинджем утверждал: «Разорение и выжигание сельской местности являлись важными составляющими рыцарской войны, а вот убийства не оказывающих сопротивления мирных жителей — нет». Так, согласно записям Ордерика Виталия, в 1118 году ограбленные крестьяне отправлялись вслед за войском или отрядом, «рассчитывая выкупить или каким-то образом вернуть свое добро». Несмотря на ряд утверждений о том, что кампания Иоанна в 1215–1216 гг. превзошла по жестокости более ранние шотландские вторжения, это, очевидно, не совсем так. Во-первых, кампания Иоанна не была походом за рабами — при отсутствии рабства в Англии незнатных пленников тоже забирали в целях получения выкупа: если убить родственников, то кто этот выкуп тогда заплатит? Более того, роль церквей как относительно безопасных убежищ в данном конфликте представляется более значимой, чем в других. Похититель коров, лишившийся руки, совершил свое преступление именно на церковном дворе. Роджер Вендоверский по поводу событий 1216 года отмечает, что «товары выставлялись на продажу только на церковных дворах, и никто не отваживался выйти за пределы церковной территории».

Из вышеприведенного отрывка следует, что люди, укрывшиеся в церкви, могли чувствовать себя в относительной безопасности (хотя один из командиров наемников убил кого-то в дверном проеме), однако к товарам и имуществу это не относилось. Тяжелое впечатление производят рассказы о грабежах кладбищ. Могилы опустошались с целью поиска ценностей, захороненных вместе с покойниками. Даже благодаря трупам удавалось поживиться: за них требовали выкуп — правда, вдвое меньший, чем за живых заложников. И Коггесхолл и Роджер Вендоверский ссылаются на масштабные спланированные убийства, причем последний утверждает, что в конце кампании Иоанн «в результате ужасной резни смог подчинить себе всю страну». Многие погибли во время штурма и разграбления таких городов, как Берик; масштабы других эпизодов массовых убийств, видимо, преувеличены, однако крупная кампания, связанная с разорением местности, поджогом и уничтожением построек, пытками мирного населения, как