Современные военные, борясь с естественным для XX века нежеланием человека убивать ближнего своего, финансируют исследования, результатом которых стала боевая подготовка, развивающая у солдат условный рефлекс на уничтожение врагов, или «целей». Химические реакции, цепочками происходящие в головном мозге, также играют роль, вызывая реакции, которые заставляют одного человека убивать другого. Эти исследования могут пролить полезный свет на роль солдата в зверствах, совершаемых как в наше время, так и в эпоху Средневековья. Да, средневековые воины были поставлены в свои, вполне определенные обстоятельства — ведь соответствующая подготовка и пропаганда существуют столько, сколько и сама цивилизация, однако в данном случае эта связь намного глубже. Филипп Зимбардо занимался подробным изучением психологии злодеяний; в недавно опубликованной книге «Эффект Люцифера: Как хорошие люди становятся плохими» / The Lucifer Effect: How Good People Turn Evil он делает разумный вывод о том, что исследование (в задокументированном виде) может оказаться таким же объемным, как телефонный справочник страны, но чтобы реально понять происходящее, «мы должны понять самого человека в конкретной ситуации».

А ситуация крайне важна. Если средневековому солдату было приказано убивать мирных жителей, маловероятно, чтобы он отказался, — в противном случае он и сам мог стать жертвой. Согласно средневековым хроникам, людей, которые отказались выполнять такие приказы, было крайне мало. Настоящая книга призвана объяснить творимые зверства в свете военной необходимости — спланированного, рассчитанного решения о том, что массовое истребление живой силы противника или мирных жителей приведет к выполнению поставленных военных целей. В большинстве случаев отдельные акты зверств совершались без явных на то приказов или команд. Во многих эпизодах присутствовало молчаливое — или, во всяком случае, нигде не зафиксированное — понимание, что солдаты поведут себя именно таким образом. Шотландский король Давид, возможно, и не подстрекал приближенных к королевскому двору рыцарей вести себя так же, как пехота, но это отнюдь не означает, что он не принимал во внимание чисто военный эффект своих бесчинствующих пеших воинов. В книге мы рассмотрели события, в которых жизнь и смерть оказывались в руках солдата. Убийства носили весьма случайный характер, т. е. в один день солдат мог сразить некомбатанта, а на другой день — пощадить. Все зависело от того, насколько тяжело проходил поход; был ли товарищ того или иного воина убит в схватке или умер от болезни; насколько богатой оказалась добыча. В общем, текущее состояние воинов определяла совокупность множества различных факторов.

Важным определяющим фактором служил сам характер войны. Приграничные конфликты — как, например, стычки на «кельтской окраине» в Англии, Реконкиста в Испании или крестовые походы в Святую землю или в Прибалтику, — отличались жестокостью, которая стала свойственной и неотъемлемой частью таких войн. Даже конфликт между Англией и Францией — оплотами европейского рыцарства — со временем ожесточился, как наглядно демонстрирует Столетняя война. Соответственно развивались и идеи рыцарства: хотя одни писатели по-прежнему осуждали бесчеловечное отношение к мирному населению, многие другие, особенно бывшие воины, взявшиеся потом за перо, предпочитали думать, что жестокое обращение с некомбатантами является приемлемым аспектом рыцарской войны. Однако, вне зависимости от театра военных действий, всегда встречались исключения: примеры цивилизованного отношения и терпимости, указывающие на то, что конфликт необязательно должен быть таким, каким обычно является. Зверства могли спровоцировать волну возмездия, а также нисходящую спираль жестокостей; в ряде случаев это зависело от командира. В любой заданной ситуации он мог решить, что демонстрация сильной власти — это все, что нужно для достижения поставленных целей. Но ему следовало взвесить все «за» и «против», прежде чем принять решение.

Для обычного солдата принадлежность к большому отряду в пределах армии обычно значила очень многое. Часто находясь вдали от родного дома и, конечно же, на вражеской территории, его боевое подразделение, как бы плохо оно ни было организовано, состояло из его товарищей и оказывало поддержку. Исследования поведения солдат в бою показывают, что в войнах новейшей истории воины сражались не столько за страну или общее дело, а, прежде всего, за своих товарищей по оружию. Такая «сплоченность первичной группы», связь, подкрепленная боевым опытом, — важный элемент в понимании поведения солдат. Во время войны за независимость в США один капрал из числа южан писал, что в отпуске солдата всегда тянет вернуться назад, в родной полк: «Существует разновидность любви — сильная привязанность к тем, с кем делишь общие опасности, то, чего никогда не ощутишь в других обстоятельствах». Офицер, принимавший участие в битве при Шайлохе[27] в 1862 году, вспоминал потом, что те, «кто в этой кровавой битве стояли плечом к плечу, были намертво скреплены между собой узами, которые крепче стали». Это подтвердит и любой современный конфликт.

К сожалению, этот благородный и почетный аспект солдатской жизни имеет и свою темную сторону. Сплоченность первичной группы может приводить к массовым зверствам.

Исследование Кристофера Браунинга, посвященное немецкому «эскадрону смерти» («Обычные люди: Резервный полицейский батальон 101 и Окончательное решение в Польше» / Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland), показывает нам, как самые обыкновенные, ничем не примечательные люди активно участвовали в казнях гражданских лиц, мужчин, женщин и детей. «В пределах почти каждого социального коллектива группа равных по статусу людей оказывает громадное давление и устанавливает нравственные нормы. Если люди из Резервного полицейского батальона 101 могли стать в такой обстановке убийцами, то в какой группе этого не могло бы случиться?»

Как бы ни трудно было нам, людям, счастливо избежавшим войны, это понять, но многие солдаты полученный боевой опыт оценивают весьма и весьма положительно. Другой солдат, принимавший участие в битве при Шайлохе, заявил: «Я никогда раньше не чувствовал такого возбуждения, которое придает человеку желание броситься в бой, но в тот день я это смог ощутить». Эрнест Юнг, современный образчик Бертрана де Борна[28], описывал свою эпоху в таких книгах, как «Стальная буря» / Storm of Steel, где приветствовал Первую мировую войну как фундаментальное явление, которое нужно испытать и наслаждаться им.

В своей книге «Глубокая история убийства» / An Intimate History of Killing Джоанна Бурке посвящает целую главу «Утехам войны», описывая это явление современных военных конфликтов, а также его вклад в насилие и жестокость. Жажда крови становится необузданным желанием. Ниалл Фергюсон также помог развеять миф о том, что кровавая бойня Первой мировой войны смягчалась за счет цивилизованного — или «рыцарского», как мы сказали бы сейчас, — поведения солдат и офицеров. Один из сержантов пишет, что в бою человек «наполовину сходит с ума… когда ты начинаешь убивать, то уже не можешь остановиться, не можешь отключиться, как какой-нибудь заведенный мотор». Другой солдат говорил о том, как человека «моментально охватывает страшное возбуждение от предчувствия смерти. Это прекрасное, ни с чем не сравнимое ощущение, которое нельзя упустить». Казнь немецких военнопленных часто санкционировалась официально. Один обуянный жаждой крови английский полковник говорил своим подчиненным: «Вы можете встретить немца, который попросит: „Пощадите! У меня десять детей!“ Убивайте его! У него их может быть еще десять». Другой офицер велел сержанту «повязать кровью своих солдат» путем казни немецких пленников. После того как началась резня, сержант оглянулся и спросил: «А где же наш Гарри? Ведь Гарри еще не попробовал». И после того как Гарри, скромному юноше, дали возможность расправиться с первым для него немцем, он сделался «тигром-людоедом — такая у него возникла жажда немецкой крови».

Такие порывы ощущали — и до сих пор ощущают — многие солдаты на всех войнах. Некоторые военные корреспонденты становятся свидетелями жутких сцен и трагедий, но при всем при том являются «наркоманами» войны и признают тот волнующий трепет, который чувствуют солдаты, «разделяя с ней ужасную любовь». Было бы странно выделять в этом смысле лишь эпоху Средневековья. В условиях преимущественно неграмотного общества свидетельств простых солдат попросту нет. И все же у нас немало подтверждений существования того, что мы признаем как сплоченность первичной группы, среди представителей рыцарского сословия. Такая связь являлась неотъемлемой частью рыцарства. В XV веке Жан Бюиль писал, что война — штука веселая:

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату