парочке известных нам генералов, что в Германии правит канцлер, а не армия. Он дал ясно понять, что не одобряет действий Гинденбурга и Людендорфа, подтвердил, что стремится к миру на основе переговоров и выступает за восстановление независимости Бельгии. Голландская королева Вильгельмина, сообщил он, выступит в ближайшее время с посреднической миссией, а фактически будет отстаивать интересы Германии.
Генералы между тем не ослабляли своих нападок на Кюльмана, который в то время занимался мирными переговорами с русскими. Вильгельм мужественно противостоял угрозам со стороны военных, от лица которых выступал его сын. Влияние кронпринца на отца не следует преувеличивать: Вилли Маленький не сыграл никакой роли ни в приходе к власти Макса Баденского, ни в принятии 30 сентября решения форсировать избирательную реформу.
В разгар этих драматических событий, 17 января, в Берлин прибыл Фридрих Розен, посол Вильгельма при голландском королевском дворе. Он оставил интересное описание устроенного для него императорской четой приема в замке Беллевю: Дона нарвала для него цветов и попросила достать ей в Голландии резиновые перчатки для своего госпиталя; Вильгельм выглядел «бледным и усталым». Был накрыт небольшой круглый стол, слуг отослали прочь, а когда надо было подать следующее блюдо, Вильгельм звонил в колокольчик. Кайзер поделился с гостем своими переживаниями из-за грубой манеры двух генералов, рассказал, что он попытался дать отставку одному Людендорфу, но Гинденбург заявил, что тогда он тоже уйдет… Позднее, будучи уже в Амеронгене, Вильгельм объяснил мотивы своей уступчивости: в случае отставки генералов общественность неминуемо провела бы параллель с отставкой Бисмарка и взвалила бы на него всю ответственность за последствия, если бы таковые оказались не слишком ободряющими.
Обед продолжался до четырех часов дня. Розен сообщил кайзеру конфиденциальную информацию, которую тот потом в собственной интерпретации изложил позже мятежным генералам: королева Вильгельмина собирается созвать в Гааге мирную конференцию. Дипломата немало удивила реакция Вильгельма: «Никакой конференции не будет. Наши враги на нее не пойдут. Мы должны драться, поставить их на колени и потом продиктовать им наши условия мира». Короче говоря, кайзер дословно воспроизвел аргументы ОХЛ. Чем объяснить такой кульбит? Возможно, Вильгельм поверил в эффективность подводной войны. Во всяком случае, Розен вспоминает, как кайзер подвел его к карте, где были отмечены координаты успешных торпедных атак, приведших к потоплению вражеских судов. «Картина выглядела впечатляюще — как будто вокруг Британских островов роилась густая стая мух». Розен тут же вспомнил Фридриха II, который «с молодых лет научился демонстрировать разные мины — одну для внешнего мира, другую — для узкого круга».
3 марта в Брест-Литовске состоялось подписание мирного договора с Россией. Это был мир на условиях, продиктованных верховным командованием. 8 марта Вильгельм перевел свою ставку из Крейцнаха в Спа. В этом старинном курортном городке имелось множество гостиниц и пансионов, что делало его идеальным местом для размещения различных командных структур и обслуживающего их военного персонала. Генеральный штаб реквизировал для себя отель «Британник». Виллы на окраинах и на окружающих городок холмах облюбовали для себя высшие чины. Гинденбург занял «Шато де Су-Буа», Людендорф — «Коттедж у холма». Гертлингу достался домик мэра в Шато де Варфаз. Вильгельм расположился на вилле «Френез», но 21 апреля переехал в «Шато де Небуа», оставив «Френез» в качестве места для отдыха и развлечений. Внешне вилла «Небуа» была выдержана в строгом норманнском стиле, но внутри царило самое настоящее рококо. В погребе было оборудовано бомбоубежище с двумя выходами. Такие же бомбоубежища были построены в цокольном этаже отеля «Британник» и в резиденции Гинденбурга.
Верховное командование создало передовой командный пункт в Авене, на французском склоне Арденн. 21 марта немецкие войска перешли в наступление на Западном фронте. План этого наступления содержал (впервые после Марны) серьезную попытку возродить принципы маневренной войны, он был впервые сформулирован на совещании, состоявшемся 11 ноября минувшего года, на котором Вильгельм не присутствовал. Его роль свелась к тому, что за два дня до начала битвы он посетил Гинденбурга и Людендорфа в Авене. Несколько немецких снарядов разорвались на улицах Парижа, однако главный удар пришелся на участок фронта, который занимали англичане. Это не было случайностью: идея заключалась в том, чтобы, разгромив британский экспедиционный корпус, заставить Англию выйти из войны, благодаря чему Франция неминуемо капитулирует. После первых успехов немецких войск Вильгельм поспешил объявить Англию побежденной и приказал подать на ужин шампанское. В своем автомобиле он проехался вдоль длинной колонны захваченных английских пленных, внимательно вглядываясь в их лица. Один из них впоследствии вспоминал о своих впечатлениях от встречи с кайзером:
«Мягкие черты лица, сама доброжелательность, ничего похожего на виденные нами в газетах карикатуры. Он сказал: „Вы не должны стыдиться плена“, поздравил нас с тем, что мы так здорово сражались, добавив, правда: „Мои победоносные войска везде идут вперед, так что скоро вы будете дома, со своими семьями“».
Разумеется, оптимизм был преждевременен. Наступление постепенно выдыхалось, Антанта получила возможность подтянуть подкрепления и контратаковала.
Когда 1 мая Спа посетил император Карл, Гинденбург в разговоре с ним вынужден был признать неудачу наступления. Неделей позже пришла ободряющая новость: Румыния запросила мира. В конце мая началось новое наступление — в направлении Марны. Продвижение немецких войск было на этот раз таким быстрым, что Вильгельм даже перебрался из Спа поближе к линии фронта. 1 июня часть дивизий армии кронпринца была на расстоянии 39 миль от Парижа. Дона поспешила в Спа — очевидно, чтобы быть рядом с супругом в торжественный миг окончательной победы. Однако во второй половине июля войска Антанты перешли в контрнаступление на Марне. Каждый день прибывали свежие американские части, и положение немецкой стороны становилось все более безнадежным. Апологеты подводной войны совершили фатальную ошибку. Отныне германская армия могла лишь отступать — то медленнее, то быстрее, но неуклонно откатываясь к границам рейха.
Очередной мишенью критики стал Берг. Говорили даже о желательности возвращения Валентини. Более распространенной была идея о замене канцлера — муссировалась кандидатура Макса Баденского. Вильгельм вроде был согласен, но против выступила Дона. Рицлер, вернувшийся в Берлин в конце апреля, дал свою оценку ситуации: «Налицо военная диктатура, причем без вуали».
Друг детства Вильгельма, известный нам Паултни Бигелоу, как раз в это время разнес его в пух и прах в книге под несколько странным названием «Гензерик, король вандалов и первый прусский кайзер». Творение имело ярко выраженный характер военной пропаганды. Бигелоу утверждал, в частности, что Америка вступила в войну с человеком, который намеревался «разрушить всю систему мировой торговли» и преследовал свою цель «с беспрецедентным коварством, основательностью в разработке всех деталей и дьявольской эффективностью». Согласно Бигелоу, с самого начала все шло по заранее разработанному плану: «Вильгельм сбросил с себя маску не сразу, а лишь после семи лет пребывания на троне, после того, как был построен канал, соединявший Северное и Балтийское моря. После того, как он подкупил папу, чтобы тот поддержал его на выборах в рейхстаг, после того, как вымуштровал свой народ в духе ненависти к Англии. И отныне не только армия, но и весь народ готовы были приветствовать объявление войны как благословенное Всевышним начало крестового похода за спасение культуры».
ГЛАВА 16
ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ
I
