который ранее получил хирург Браманн. Уязвленное самолюбие Маккензи, вероятно, было удовлетворено. На раздачу наград Фриц вообще не скупился. Министр Фридберг удостоился ордена Черного орла. Вальдерзее не смог скрыть своего неудовольствия: «Фридберг был их старым другом, он выручал кронпринца и кронпринцессу в разных деликатных ситуациях. Но либералы считают его своим, кроме того, у него в роду евреи. Думаю, что и он сам когда-то исповедовал иудейскую веру». Литератор Фонтане выразился по поводу награждения Фридберга еще лаконичнее: «Ликуй, Израиль!»
Канцлеру был предложен герцогский титул, его сыну — княжеский. Бисмарки отвергли предложение. Один из первых биографов Вильгельма, Эмиль Людвиг, заметил по этому поводу:
«Первым желанием либералов было создать как можно больше новых баронов, графов и князей, что вызвало иронический комментарий со стороны Бисмарка: „Видно, это его (нового кайзера) метод покончить с ненавистью низших классов к благородному сословию — включить в него все население“. А по поводу предложений новых титулов для членов своей семьи он выразился в том смысле, что лучше бы ему дали два миллиона талеров, тогда бы он назначил нового папу».
Бисмарк сумел несколько охладить эмоции нового кайзера в отношении России; ни он, ни его министры не допускали публичных нападок на восточного соседа. Фриц согласился с тем, что Штеккер должен быть удален с должности придворного проповедника, но окончательное решение было оставлено на усмотрение церковных инстанций, которые положили дело под сукно. В конце концов, точку в карьере этого демагога поставил не кто иной, как его почитатель и защитник — Вильгельм. Неожиданно улучшились отношения между Бисмарком и императрицей: канцлер даже начал отпускать шуточки насчет того, что Викки — это его последняя любовь.
Даже старый приятель Фрица, либеральный литератор Фрейтаг признавал, что для репутации Фридриха было бы лучше, если бы он не пережил своего отца. Другие доброжелательно настроенные к Фридриху III авторы выражают сомнение в том, что ему удалось бы создать либеральную империю, но полагают: проживи он дольше, мог стать реальностью союз Германии и Великобритании, что, в свою очередь, смогло бы предотвратить развязывание Первой мировой войны. Такую точку зрения представляет, в частности, историк Михаэль Фрейнд в изданной в 1966 году книге «Драма 99 дней. Болезнь и смерть Фридриха III».
Примирение с «англичанкой» было кратким. В двадцатых числах марта были высказаны претензии по поводу вмешательства Викки в государственные дела. Ее сравнивали с леди Макбет, а кайзера — с принцем Гамлетом. Вильгельм и его брат Генрих заверяли Бисмарка, что они против того, чтобы рейхом правила женщина, даже если речь идет об их собственной матери. Викки и сама давала повод для упреков — она не нашла ничего лучшего, как вновь оживить «Баттенбергский проект», отправив дорогому ее сердцу Сандро личное послание. В своем ответе тот скромно заметил, что он теперь не монарх, а рядовой подданный его величества. Нетрудно было прочесть между строк, что он вовсе не жаждет стать ее зятем, но Викки предпочла между строк не читать.
Под ее давлением Фриц назначил Баттенберга командующим гвардейским корпусом. 31 марта он огорошил Бисмарка заявлением о своем согласии выдать свою дочь за Сандро и сообщил, что уже послал ему приглашение прибыть в Берлин. Бисмарк вновь изложил свои аргументы: Сандро — лицо, ненавистное русскому царю, брак будет морганатическим, он подает в отставку. Фриц написал на листке бумаги два слова: «Что делать?» Ответ Бисмарка звучал вполне категорично: отменить приезд Сандро в Берлин.
В этот момент в кабинет ворвалась рыдающая Викки: как же можно — разбить сердце дочери из-за каких-то там государственных соображений! Фриц сделал красноречивый жест: мол, уймись. Когда это не помогло, он сорвал повязку с горла и попытался что-то проговорить. Единственное, что можно было разобрать, — «алляйн лассен» — «оставьте нас одних». Затем он сам зарыдал. Теперь, когда кайзер на его стороне, Бисмарк находит для него самые прочувствованно-возвышенные слова: он говорит об «олимпийском ощущении собственного достоинства и величия» у едва живого Фрица! Кайзер, если верить мемуарам канцлера, полностью согласился с тем, что замышляемый его супругой брак — это мезальянс. По-видимому, Викки вновь сумела его переубедить: когда пришло время писать завещание, он вновь выразил свое согласие на брак Моретты и Баттенберга и поручал своему наследнику, Вильгельму, предпринять соответствующие шаги. На следующий день, 1 апреля, отмечали день рождения канцлера (ему исполнялось 73 года). Вильгельм произнес тост, в котором сравнил рейх с полком, в котором «командир убит, его заместитель тяжело ранен и кому же приходится взять на себя командование? Конечно, молодому офицеру!». Ни у кого не было сомнений, кого имел в виду кронпринц Вилли.
Бисмарк, совсем было успокоившийся насчет Баттенберга, вновь почувствовал опасность. 5 апреля ему снова пришлось пригрозить отставкой, если брак станет реальностью. Вильгельм со своей стороны написал грозное послание Баттенбергу: «Если ты не оставишь в покое мою сестру, я буду считать тебя моим личным врагом и врагом моей страны». Сандро, поняв, что Викки что-либо объяснять бесполезно, обратился прямо к ее матери, английской королеве. Та, в свою очередь, написала дочери, чтобы она не предпринимала ничего без согласия Вильгельма — «ведь он же кронпринц!», иначе она сделает несчастными и Моретту, и Сандро. Викки не захотела прислушаться к разумному совету матери, ее не интересовало даже, что думает об этом Моретта. Викки рассуждала так: если ее сестра вышла замуж за другого Баттенберга, Генриха, то почему ее дочь не может стать женой его брата, Александра? Брак Моретты и Сандро только повысит статус сестры Викки — и какая пощечина Бисмарку!
Королева Виктория изменила свое мнение по поводу брачного проекта ее дочери, когда узнала от брата Сандро, Генриха, о связи «жениха» с дармштадтской субреткой. Вероятно, она написала об этом Викки. Впрочем, Бисмарк тоже мог просветить императрицу в мельчайших подробностях. Викки не хотела верить. Именно тогда канцлер и обнаружил в ее глазах «бездонную чувственность», и сделал вывод о том, что «Баттенберги околдовали ее» до такой степени, что она была готова на «кровосмешение». Александр между тем вовсе не горел желанием войти в королевскую семью: певичка Иоганна его вполне устраивала.
11 апреля Бисмарк, еще не остывший от схватки по поводу матримониальных планов Викки, поведал своей постоянной собеседнице Хильдегард фон Шпитцемберг об опыте отношений с обоими кайзерами:
«Мой старый господин (Вильгельм) тоже жены побаивался. Говаривал мне: „Помогите мне, это же настоящий мужик в юбке!“ Так что мы вместе против нее боролись — и справлялись. А этот (Фриц) слишком горд, чтобы признаться, но ведь он перед ней хвостом виляет, как собачонка какая-то! Он хороший солдат, но держится за ее юбку как маленький; ничего удивительного: я видел, как громилы-фельдфебели перед своими женами становились тихими и покорными, как мышки».
Двумя днями позже уже сам британский военный атташе без обиняков разъяснил Викки положение дел: в свое время брачный проект имел смысл, и британская сторона поддерживала его, но «все это в прошлом, и он (Баттенберг), говорят, вступил в нежные отношения с какой-то служительницей муз».
Другую проблему для Бисмарка создал в то время наш герой. У Вильгельма случился неожиданный приступ русофобии. На полях меморандума, где рекомендовалось «устранить Россию как фактор силы», он написал «Да!». Бисмарку пришлось напомнить обоим Гогенцоллернам — отцу и сыну, что политика Германии начиная с 1871 года преследовала цель сохранения мира в Европе и недопущения создания антигерманских коалиций. В разговоре с Вильгельмом канцлер заметил, что даже военная победа над восточным соседом ничего не даст, она лишь породит неудержимое стремление к реваншу. Вильгельм пошел на попятную: 10 мая заявил ему, что, по его мнению, политические соображения всегда должны иметь приоритет перед чисто военными.
Вскоре новый кайзер дал аудиенцию своему наместнику в Эльзас-Лотарингии Хлодвигу цу Гогенлоэ (который впоследствии стал третьим по счету канцлером кайзера Вильгельма II). Свои впечатления тот изложил следующим образом: «Вид у него не такой уж болезненный, только похудел и как-то пожелтел, глаза на лице стали сильнее выделяться. Но если присмотреться — в глазах страдание… Одним словом — мученик, и, право, что может быть мучительнее — знать, что тебя ждет медленная смерть».
Фридрих III с удовольствием занимался рассмотрением различных архитектурных проектов. Сразу
