морских или гражданских делах, или ультраконсерватора Плессена, если речь идет об армии.
Думается, дело было не в том, что сына не допускали к отцу; более вероятно, что последний сам не пылал желанием видеть своего отпрыска, который приносил ему одни разочарования. Проблема была не столько в политических взглядах и связях кронпринца, сколько в его образе жизни. Подобно «дяде Берти», он больше всего в жизни любил спорт и женщин. Отец запретил ему такие опасные занятия, как скачки с препятствиями или охоту на живца, но Вилли и не думал соблюдать этот запрет. Впрочем, и сам кайзер не проявлял здесь последовательности — узнав, что сын только что вернулся со скачек, он не выругал его, а только спросил: «Надеюсь, ты по крайней мере пришел первым?» Кронпринца раздражал также строгий этикет при отцовском дворе; в его окружении все это считалось «ерундой».
IX
6 марта 1901 года на кайзера было совершено покушение. Психически больной мастеровой по фамилии Вейланд метнул в него какую-то железку, которая угодила прямо в лицо кайзера и оставила глубокую рану под правым глазом. Наложить швы сразу не удалось: ткани слишком сильно разошлись. Попади Вейланд немного поближе к виску, и жизнь Вильгельма оказалась бы под угрозой. Все обошлось, хотя этот инцидент отнюдь не улучшил мнения, сложившегося у Вильгельма о социал-демократах — их он называл не иначе, как «врагами рейха и отечества» (между прочим, Вейланд к социал-демократам и левым не имел никакого отношения). Говорили, что покушение сильно подействовало на психику кайзера — он впал в депрессию. Во всяком случае, свойственная ему импульсивность стала проявляться еще сильнее. К концу месяца он достаточно оправился, чтобы произнести речь с опровержением всяческих домыслов: он знаком с газетными сплетнями, но «ничто не может быть дальше от истины, чем утверждение, будто мое душевное здоровье так или иначе пострадало. Я тот же, что и раньше, — я не впал ни в элегическое, ни в меланхолическое состояние… Все как всегда…».
Не совсем. Попытки устроить союз между Великобританией и Германией окончательно рухнули. В разговоре с Ласкеллем Вильгельм в приступе раздражения отозвался о министрах британского правительства как о «кучке неисправимых болванов». Посол тут же доложил об этом высказывании кайзера в Лондон, и Эдуард воспринял их как оскорбление. Правда, отношения с британским военным атташе Уотерсом оставались неплохими — возможно, потому, что тот получил образование в Германии. Во всяком случае, на приеме в потсдамском Новом Дворце 27 мая кайзер дружески похлопал англичанина по спине и заявил, что хочет распить с ним бутылочку мозельского. Это было необычно для кайзера: он много курил, но почти не пил. Принесенное вино восхитило Уотерса. Вильгельм не преминул заметить, что у него есть три-четыре бутылки вина, которое еще лучше. Англичанин выразил обоснованное сомнение. Потом, как он вспоминал, произошло следующее: «Послали за новой бутылкой. Кайзер пригубил из нее, затем предложил попробовать мне и высказать свое мнение. Это было нечто невероятное даже для этой бесподобной коллекции!» По мнению Уотерса, вино урожая 1864 года было той же самой марки, что и в бутылке, которую в свое время послали Бисмарку в знак примирения.
В том же месяце Вильгельм устроил прием для двух высокопоставленных офицеров французской армии, отличившихся при подавлении боксерского восстания. В своей речи, произнесенной по этому случаю, он воздал хвалу «доблестной французской армии», отметив между прочим: «Из всех воинских контингентов, посланных в Китай, французский был лучшим; он показал образец исполнения воинского долга; французские и немецкие солдаты были вместе, плечом к плечу — не только в местах дислоцирования, но и в победоносных подвигах на поле боя». Британскому военному атташе Уотерсу кайзер достаточно недвусмысленно разъяснил, почему он так хорошо отозвался о соседях: «Ваша политика изоляции больше не имеет смысла. Вы привыкли разжигать распри среди континентальных наций. Но с этим покончено. Вы слышали, что я сказал на приеме. Да-да: нации нашего континента сами позаботятся о сохранении мира, а вам, вам не удастся этому помешать. Вам придется примкнуть к той или иной стороне».
«Летнюю экспедицию» 1901 года пришлось срочно прервать: мать кайзера умирала от рака. В последний год перед кончиной Викки Вильгельм был к ней мягок, внимателен и, по словам очевидцев, «необычайно почтителен». Он часто приезжал в Вильгельмсхоэ, чтобы побыть с ней. Он отправился в круиз, уверенный, что до конца года она наверняка протянет, но сестры сообщили ему, что конец близок. Она была в сознании, когда он прибыл во Фридрихсхоф, — Вильгельм оставался у ее смертного одра до самого конца — до 5 августа. Вильгельм писал царю Николаю: «Ее страдания были так ужасны, что смерть можно было считать избавлением».
23 августа состоялась его встреча с прибывшим в Вильгельмсхоэ по случаю траурных мероприятий «дядей Берти», которого сопровождали Ласкелль и Лэнсдаун. Вильгельм считал, что состояние англо- германских отношений следует обсудить. Со времени визита кайзера в Англию, когда он сделал довольно много, чтобы повысить свою репутацию в глазах англичан, особого прогресса в отношениях двух стран не замечалось. Виноваты были обе стороны. Пророссийски настроенный Гольштейн внушал кайзеру традиционно прусскую точку зрения: англичане ненадежны, они всегда могут переметнуться на другую сторону, как они это сделали во время Семилетней войны. С другой стороны, Гатцфельдт доносил о росте недоверия к Германии с британской стороны. Когда Вильгельм 6 апреля получил от посла очередную депешу, содержавшую этот вывод, он раздраженно воскликнул: «Не могу понять этих англичан! Чудовищная бесхарактерность! С этими людьми невозможно иметь дело!» Суть в том, что англичане в качестве предварительного условия заключения пакта с Германией требовали, чтобы кайзер порвал со своими союзниками. Эти вопросы предстояло обсудить на англо-германском саммите, как ныне называются подобные встречи.
К этому времени Солсбери готовился покинуть свой пост, и Вильгельм решил отыграться на ненавистном ему британском политике. Как он выразился, еще жива старая школа политиков, к которой в свое время принадлежал князь Бисмарк и которая ныне представлена, к примеру, лордом Солсбери и ему подобными старомодными господами в Париже, Санкт-Петербурге и Вене; для них смысл политики в том, чтобы создавать то одни, то другие группировки из тех или иных государств континента и натравливать их друг на друга. Этот рецепт устарел. Ареной политики теперь стал весь мир, и противоречия внутри Европы отступают на задний план. В последние годы, особенно после китайской экспедиции, государства континента все больше сближаются. Кто бы еще несколько лет назад мог представить себе такую ситуацию, что французские и германские войска будут сражаться вместе против третьей стороны под командованием прусского генерала? Совместно пролитая кровь произвела чудесное действие, и отныне у нас нет проблем с нашими соседями по ту сторону Вогезов.
Вильгельм пытался заинтересовать британского монарха идеями европейского экономического сотрудничества; развивал он и свой старый тезис о совместных усилиях по поддержанию мира, о возможности того, что Англия и Германия выступят в роли мировых полицейских.
То же самое кайзер говорил и русскому царю, с которым встретился в Данциге 11 сентября. Николай II присутствовал на военно-морских маневрах. Встреча прошла вполне дружелюбно, и в отправленном в декабре на имя самодержца послании Вильгельм выразил готовность на следующий год показать ему один из своих новых крейсеров.
На германскую торговлю продолжала оказывать отрицательное влияние англо-бурская война. Суда бесцельно простаивали в гаванях Бремена и Гамбурга. Вильгельм набросился с угрозами на британского военного атташе: «Так не может продолжаться, придется вмешаться». В своей обычной бестактной манере он обрушился на британскую армию: «У вас первоначально были отличные войска, и офицеры, и солдаты, а теперь все они выбиты, остались одни помои». Кайзер заявил, что подданных Британии «развратило их богатство». Досталось и собственной прессе: гнев кайзера вызвала карикатура в «Симплициссимусе», где королеву Викторию, умершую девять месяцев назад, изобразили в море крови, из которого она пыталась выбраться на берег, где ее ожидали Ом Крюгер и святой Петр. Вильгельм хотел возбудить иск по статье «об оскорблении величества», но отказался от этой мысли — суды не хотят, по его выражению, заниматься такими делами.
На официальном обеде в Потсдаме 23 октября Вильгельм избрал новую мишень для своих нападок —
