синим свитером, тряслись.
— Великий боже, — вымолвил он тихо. — Как я страдаю.
Она нашла в себе силы оторваться от дверного косяка, поправить абажур и выключить свет. В темноте перед глазами качалась синяя дуга, повторяя движения его тела. Она услышала, как возле кровати стукнулись о пол ботинки, скрипнули пружины, когда он перекатился к стене.
В темноте она легла и натянула на себя одеяло — неожиданно тяжелое, оно холодило ей пальцы. Укрывая его плечи, она заметила, что пружины продолжают лопотать под ними, а он дрожит.
— Маршалл, — прошептала она, — тебе холодно?
— Это озноб. Чертов озноб.
Ей смутно вспомнилось, что у грелки потерялась крышка, что пакет из?под кофе на кухне пуст.
— Черт… — безучастно повторила она.
Он прижимался к ней коленями, и она чувствовала, как его тело сжимается в дрожащий комок. Она устало притянула к себе его голову. Ee пальцы поглаживали маленькую впадину на его шее, затем пробрались по колючему, подбритому затылку к мягким волосам на макушке, сдвинулись к вискам, и она снова ощутила их биение.
— Послушай… — повторил он, повернув голову так, что ее горла коснулось его дыхание.
— Что, Маршалл?
Его пальцы сжались в кулаки, он напряженно ударил ими друг о друга у нее за плечами. Потом замер, и ей на секунду стало странно и страшно.
— Вот что… — В его голосе не осталось звука. — Моя любовь к тебе, милая. Порой кажется, что она — вот в такие мгновенья, как сейчас, — она меня уничтожит.
Она почувствовала, как его руки ослабли и теперь лишь вяло прижимаются к ее спине, а озноб, таившийся в нем весь вечер, сотрясает все его тело.
— Да, — выдохнула она, прижимая его твердую голову к ложбинке между грудей. — Да… — сказала она, как только слова, и скрип пружин, и мерзкий запах дыма в темноте отступили от них, как на мгновение от них отступило все на свете.
