тундре самым сильным всегда был Омрыквут. А таньг Амвросий говорил чукчам, что на земле самый сильный называется царем. Он помощник бога-духа, стойбище которого на небе. Тогда он представлялся Тымкару богатым оленеводом и шаманом, стаду которого, как звездам, нет числа.
Однако ни главного шамана — бога, ни его помощника — царя никто из чукчей не видел. А теперь оказывается, что самый сильный на земле — Ленин, Так говорил и на острове Ван-Лукьян.
Чукчи курили. Их лица были едва различимы в густом дыму.
— Сначала мы не поверили таньгу, — вмешался какой-то юноша, с достоинством взглянув на Тыкоса. — Думали — шаман он. «Мы, говорил он, большевики, красные». А сам белый, как все таньги.
— Ты много всего видел, Тымкар, — снова заговорил Пеляйме, — ты помоги нам.
— Да, да, много видел, — поддержали и другие.
— Однако, я много видел американов.
— Это так, — согласились чукчи, — мы тоже так думаем. Мы также думаем, что Кочак обманщик и слабый шаман. Ты правильно поступил. Живи с нами. Мы хотим тебя. Кочак нам говорил: «Прогоните таньга. Плохой. Пусть подохнет. Тогда радость появится в наших сердцах». Зачем, однако, станем прогонять? Возможно, он правдивый человек, станет за две шкурки давать винчестер, Разве это плохо? А шаман смеется: «Даже ребенок не поверит этому!» Но кто же в тундре не знает, что Ван-Лукьян правдивый человек! Он вроде как чукча! Ты как думаешь, Тымкар?
Тымкар глубоко затянулся дымом.
— Я думаю, что Кочака надо прогнать. Лживый человек. Возможно даже, что я убью его, хотя никогда убийцей не был.
Чукчи стихли, изумленные смелыми словами.
— Я также думаю, что американы — очень плохие люди. Не надо пускать их к себе. Один раз я уже не пустил чернобородого.
— Однако, он стрелять начал из пушки?
— Это верно, — подтвердил Тымкар, — но все же я не пустил его.
— Таньг Ван-Лукьян думает так же, — заметил Пеляйме. — Он также говорит, что там, где Ленин самый сильный, бедные дрались с богатыми.
— Это верно, — послышались голоса. — Все мы слышали это. Однако как могут бедные драться с богатыми?
Тымкар снова задумался.
— Я думаю, что такие таньги, как Богораз, Василь, Ван-Лукьян, — это правдивые таньги. Они наши друзья. Я также думаю… — но договорить ему помешали вернувшиеся Энмина и Сипкалюк.
— Э-эх! — дружно и весело ахнули они, едва различимые в табачном дыму.
Лишь тут мужчины обратили внимание, что и сами себя почти не видят.
— Моржи появились, Пеляйме! — радостная, объявила Энмина.
— Э-гей! — раздались в ответ одобрительные голоса, и, как по уговору, все потянулись к выходу.
Но ни появление моржей, ни встречи с земляком — ничто не могло согнать напряженного выражения с лиц охотников. Эта весна, как никогда, взбудоражила их. Что-то непонятное происходило вокруг.
Глава 42
БОЛЬШИЕ СОБЫТИЯ
Отец Амвросий жил в Славянске, но ему доводилось бывать и в бухте Строгой, и в Уэноме, и во многих других поселениях. Каждый раз, возвратившись домой, он втихомолку сбывал купцам пушнину, а деньги складывал в ларец, спрятанный в алтаре, Денег этих хватило бы и на усадьбу, и на дом, и на прочие надобности, но епископ не внимал просьбам провинившегося бати, и Амвросий, уже заметно постаревший, продолжал оставаться в Славянске, где, слава богу, как говорил он сам себе, ничего не знали о его истории с Омрыквутом и позорном бегстве из Нижнеколымска.
Чтобы не подвергать себя опасности снова застрять в тундре, Амвросий стал ездить по побережью летом, а зимой оставался дома. Вот и в эту весну, пользуясь попутными вельботами, он проехал прямо к мысу Дежнева, чтобы отсюда, пробираясь к дому, попутно выполнять задание владыки по обращению чукчей в христову веру.
Так однажды утром он оказался в Уэноме.
Тымкар и Тыкос строили ярангу, когда к ним подо шел миссионер.
— Дети мои…
Только эти два слова и уопел произнести Амвросий, так как Тымкар, взглянув на него, вздрогнул и так сильно изменился в лице, что тому показалось — чукча сейчас замертво грохнется на землю. Глаза и рот Тымкара широко раскрылись, лицо побледнело, левое веко задергалось. Он смотрел на пришельца так, как может смотреть только суеверный чукча, если ему почудится, что перед ним не человек, а кэле…
Тыкос с любопытством рассматривал таньга в женской одежде, на которой из-под длиннющей рыжей бороды виднелся белый крест на цепи.
Хриплым голосом Тымкар выдавил из себя:
— Амвросий?
Миссионер улыбнулся.
— Да. А как звать тебя, сын мой? Что-то я не помню…
— Тымкар я! — выкрикнул чукча. — Я видел тебя у Омрыквута. Но разве я убивал тебя?
От одного упоминания имени оленевода по лицу Амвросия также растеклась бледность. К тому же ему показалось, что этот чукча сказал: «Я убью тебя…» Миссионер растерянно оглянулся по сторонам, как бы ища защиты.
Услышав голоса, высунулись из своего домика Пеляйме и Энмина.
Амвросий увидел их, что-то закричал по-русски, и повернувшись, бросился к ним, Но в этот же миг Тымкар настиг его и крепко схватил за серебряную цепь под самой шеей.
— Ты почему убегаешь? — закричал он на весь Уэном.
Их быстро окружали чукчи. Они бежали со всех концов, Только Кочак опасливо выглядывал из яранги, стараясь догадаться, что бы там могло происходить. Единственный глаз шамана явно подводил его…
Ничего не понимая, Амвросий озирался по сторонам, как пойманный и посаженный на цепь зверь.
— Смотрите! Смотрите! Вот таньг, которого я убил! — возбужденно выкрикивал Тымкар.
— Какомэй! — изумлялись чукчи.
— Почему же он жизой, если ты убил его? Дух разве?
— Я никого не убивал, — с перепугу совсем запутался Амвросий.
К ним подходили все новые и новые жители селения. Среди них были и женщины, и дети, и старики, и старухи.
— Смотрите! Вот таньг, которого я убил! — продолжал выкрикивать побелевший от волнения Тымкар. — Однако, почему ты живой, если я убил тебя?
Ни сам Амвросий, ни уэномцы ничего не понимали. Тымкар объяснил им. Лицо Амвросия сразу просветлело, глаза просохли; только на запыленных щеках остались следы слез.
— Зачем прогнал меня Кочак? Зачем таньги забрали пушнину? Обманщики! — кричал Тымкар. — Разве я убивал тебя?
— Нет, нет, ты меня не убивал, — покорно отвечал Амвросий, которого Тымкар все еще не выпускал из рук.
— Как же так? Зачем неправду сказали таньги? — вслух рассуждали чукчи.
— Слабый шаман, — говорили другие.
— Прогнать такого надо! — неожиданно выкрикнула Энмина: всегда Кочак мешал Энмине жить.
Пеляйме тревожно скосил глаза на людей. Но никто не шикнул на его жену.
— Кочак, видно, нечестивый шаман. Он, однако, поклоняется луне… — послышался в толпе чей-то голос.
